Выбившись из сил, я сполоснула руки, черные от пыли, в раковине из облупившегося фарфора, и тут Соня остановила мое движение, обрызгав нас обеих грязью.

– Черт, смотри…

– Что это?

– Смотри, вода уходит очень плохо.

– И что? В таком старом доме тебя это удивляет? Никто, должно быть, не прочищал трубы с…

– Тссс! Послушай.

Она заставила меня замолчать. Я прислушалась к водовороту, который появлялся в глубине водосборника. Наконец я в самом деле различила еле слышное металлическое позвякивание. Прежде чем я успела высказать хоть какое-то мнение, Соня присела на корточки перед дверцей, которая маскировала подвод воды, открыла ее и протянула руку к старым чугунным трубам.

– Могу я узнать, что ты пытаешься сделать?

– Я уверена, что там внутри застряла какая-то штуковина.

– Да, старая шпилька для волос тридцатилетней давности, – заныла я.

– С твоего позволения, – заохала она от напряжения, – я предпочитаю удостовериться в этом лично.

Но ничего не вышло, съемное кольцо, которое поддерживало верхнюю часть сифона, изъеденное ржавчиной, спаянное годами, не сдвинулось ни на миллиметр.

Быстрый осмотр соседней кладовки предоставил Соне необходимый инструмент: разводной гаечный ключ, при помощи которого она сразу же открутила деталь-упрямицу. Невыносимый запах помоев тотчас же охватил все пространство вокруг.

– О, это отвратительно! – не смогла сдержаться я.

– Отвратительно, согласна…

Она убрала металлический колпак сифона и засунула два пальца в темную густую грязь, которая заполняла полость.

– …Но весьма продуктивно!

С победной улыбкой, слегка искаженной из-за поднимающейся к горлу тошноты, она протянула мне совсем маленький круглый ключик.

– Ты серьезно думаешь, что она нарочно положила его туда?

– Этого, моя красотка, мы уже не узнаем, если только не найдем тайник, к которому он подходит.

Установив сантехнику на место и отмыв руки Сони от грязи при помощи древнего куска марсельского мыла, мы занялись поисками загадочной замочной скважины. Речь должна была идти о предмете очень маленьких размеров, которым могла оказаться шкатулка для украшений, чемодан или дорожный сундучок. Однако, осматривая комнату за комнатой, мы не находили ничего похожего на подобный предмет. Ничего, кроме все тех же комодов, буфетов и секретеров, которые мы уже обследовали.

На минутку я пошла в ванную комнату на первом этаже. И там…

– Соня! Нужно, чтобы ты пришла сюда посмотреть на это!

– Эм… Я поняла, что мы перешли некоторую ступень в нашей близости, но смотреть, как ты делаешь пипи…

– Я серьезно, подойди.

Я открыла дверь. Тогда она смогла лицезреть мою находку и оценить мой потенциал: речь шла о маленьком деревянном столике на одной ножке, верхнее отделение которого служило для складирования запасов туалетной бумаги. Нижняя часть была занята миниатюрным встроенным шкафчиком, закрытым на замок. Я вырвала ключ из руки Сони, и, словно по мановению волшебной палочки, он без труда вошел в замочную скважину. Два сдержанных оборота, и дверца наклонилась на петлях, высвобождая обильный поток документов.

– Бинго! – закричала моя подруга.

На самом деле хозяйка поместья не слишком тщательно продумала тайник.

Мы собрали листочки в охапки и разложили нашу добычу на восточном ковре в гостиной, с жадностью принявшись рассматривать каждый документ и еще больше каждый снимок, как зашифрованную картинку, несущую в себе мистическое сообщение.

Раньше я находила подозрительным тот факт, что нигде в доме не обнаружила фотографий с изображением братьев Барле в подростковом возрасте. Особенно тех снимков, которые могли бы запечатлеть их в объятиях своих первых подружек. Теперь этот пробел был заполнен даже выше моих ожиданий. Поскольку именно здесь речь шла только об этом. Или, точнее, о них: Дэвид и Аврора в день свадьбы – какое странное чувство видеть свою копию в платье, которое я сама надевала несколько недель назад. Они были сфотографированы во всех ракурсах, сияющие. Но, кроме того, еще более тревожащими меня оказались некоторые фотографии, которые изображали более молодого и менее стройного Луи, обнимающего Ребекку. Основательница «Ночных Красавиц» выглядела на них как молодая влюбленная женщина, прилипшая к своему жениху, который оставался неподвижен в величественной и не слишком ласковой строгости. Дошел ли тогда Луи до того, чтобы признаться подруге о сжигающей его страсти к другой, будущей свояченице?

Увлекаясь все сильнее, мы погружались в те времена и молодые годы братьев. Эта серия дополняла снимки на пляже, которые я уже могла рассмотреть в предыдущие разы. Там можно было увидеть двух персонажей: Дэвида на первом плане и Луи, который вечно находился позади, как статист. По некоторым едва уловимым признакам, указывавшим на благорасположение автора снимков к детям, я догадалась, что фотоаппарат держала Гортензия. Тем более интригующим было отсутствие на фотографиях Андре.

Два снимка полностью привлекли мое внимание: Арман, держащий на руках маленького Луи, гордый, словно Артабан, с сачком в руке, предназначенном для ловли креветок или крабов, которые в изобилии водились под скалами в малой воде, и Аврора, ребенок с неуверенной улыбкой на лице, которую властной рукой держал за талию Дэвид.

– Посмотри на это.

– Двойное бинго, – одобрила Соня, прекрасно осознающая ценность подобного снимка.

Затем я провела долгие минуты, изучая детали архива. Этот последний снимок составлял неопровержимое доказательство того, что существовала ранняя связь между двумя детьми, задолго до официального начала их летнего флирта. Вот почему Гортензия приложила столько стараний, чтобы скрыть ее.

Но если удосужиться и присмотреться к фотографии внимательнее – я пожалела, что в ящиках не нашлось лупы, – можно было понять, что она открывает еще больше тайн. Здесь, прямо под их купальными костюмами кричащих цветов – синий электрик у Дэвида, оранжевый у Авроры, – на лобках, не совсем прикрытых трусиками, различались абсолютно одинаковые крохотные родимые пятна. Я вспомнила о такой же родинке, которую увидела на той же самой части тела, когда вместе с Маршадо просматривала пленки с эротическими сценами.

Две горошинки более темной кожи были настолько малы, что в таком масштабе и на такой бумаге, блестящей от глянца, едва различались. Никто, за исключением, естественно, Гортензии, наверное, не замечал этого озадачивающего сходства у двоих детей, ни во время вечеров, проводимых на пляже, ни ранее в приюте, где девочки и мальчики, скорее всего, не раздевались вместе. Прошли годы, пробились волоски, купальники стали более закрытыми – после безумия бикини в шестидесятые и семидесятые годы слитный купальник вновь вошел в моду у молодых девушек. И никто больше не скользнул ни малейшим взглядом по тому кусочку тела, особенность которого могла бы навести любопытных на определенные размышления. Таким образом, их загадка оставалась надежно спрятанной. И безумные планы Дэвида с каждым летом могли расцветать все сильнее в тайне пляжной кабинки с вырезанным там сердцем.