Характерно, что через всю эту яркую речь красной нитью проходила мысль о том, что оформленный законом запрет на дуэль — установление достаточно бесполезное, если не вредное. Дюма утверждал, что Дуэльный кодекс куда больше соответствует требованиям жизни, ибо он является законом, позволяющим человеку защищать свою честь с оружием в руках, соблюдая при этом уважительное равенство с противником. В результате публика в зале суда устроила писателю овацию. И как бы ни называли его потом болтуном, фанфароном и несолидным человеком, приговор оказался вполне суров. Бовалон был осужден на 10 лет тюремного заключения, его секундант — на 8. Впрочем, своего срока они не отсидели: оба бежали во время революции 1848 года.

Этот процесс показывает нам отношение к дуэли Дюма не как автора исторических романов, а как человека чести.

Но вернемся к образам людей чести в романах. Помимо Атоса, воплощением законов чести следует, наверное, считать молодого гасконского дворянина Эрнотона де Карменжа («Сорок пять»). Этот юноша служит королю Генриху III, входя в его гасконскую гвардию. Едва прибыв в свой отряд, он пытается выяснить у полковника Луаньяка, насколько требуемое от него пассивное подчинение может пойти вразрез с соблюдением законов чести. Луаньяк подробно объясняет, но Эрнотон успокаивается лишь тогда, когда понимает, что все приказы членам отряда будут исходить от короля (читай, будут работать на принцип королевской власти). Воле короля юноша готов почтительно повиноваться, но первое же поручение несколько задевает его щепетильность: ему предстоит следить за герцогом Майенским, а шпионство — занятие, недостойное дворянина. Однако указ исходит от короля, и Эрнотон подчиняется («Сорок пять». Ч. I, XXXII). Вопрос в том, как он выполняет поручение.

Именно в это время герцог де Майен со своими слугами бросается в погоню за Шико, который, как мы уже знаем, везет письмо Генриху Наваррскому. Всемером преследователи нападают на посланца короля, путешествующего в одиночку. Эрнотон вмешивается в драку и помогает Шико. Противники повержены, а Шико, ранив де Майена, собирается его прикончить. Де Карменж перехватывает его руку и объясняет, что не допустит убийства раненого. Шико вынужден подчиниться и уезжает. Эрнотон отвозит раненого герцога и единственного оставшегося в живых слугу в крестьянский дом, где герцогу оказывают помощь и он приходит в себя. Дальше следует любопытный диалог:

«— Кто вы, сударь? — спросил Майен.

Эрнотон улыбнулся и спросил:

— Вы меня не узнаете, сударь?

— Узнаю, — ответил герцог, нахмурившись, — вы тот, кто пришел на помощь моему врагу.

— Да, — ответил Эрнотон, — но я также и тот, кто помешал вашему врагу убить вас.

— Должно быть, это так, раз я живу, — сказал Майен, конечно, если только он не счел меня мертвым.

— Он уехал, зная, что вы живы, сударь.

— Но он, по крайней мере, считал мою рану смертельной?

— Не знаю, но, во всяком случае, если бы я не воспротивился, он нанес бы вам рану, уже наверняка смертельную.

— Но тогда, сударь, почему же вы помогли убить моих людей, а затем помешали этому человеку убить меня?

— Очень просто, сударь, и я удивляюсь, что дворянин, а вы мне кажетесь дворянином, не понимает моего поведения. Случай привел меня на дорогу, по которой вы ехали, я увидал, что несколько человек напали на одного, я защищал того, кто был один; потом, когда этот храбрец, на помощь которому я пришел, — так как, кто бы он ни был, сударь, но этот человек храбрец, — когда этот храбрец, оставшись один на один с вами, нанес вам решающий удар, тогда, увидев, что он может злоупотребить победой и прикончить вас, я помешал этому своей шпагой.

— Значит, вы меня знаете? — спросил Майен, испытующе глядя на него.

— Мне нет надобности знать вас, сударь, я знаю, что вы ранены, и этого мне достаточно. (…) Я не нахожу, что благородней убить одного беззащитного, чем напасть на одного проезжего всемером. (…)

— Сударь, — сказал Майен Эрнотону, — я вам навеки благодарен, и, конечно, когда-нибудь мы встретимся при более благоприятных обстоятельствах; могу я спросить вас, с кем имею честь говорить?

— Я виконт Эрнотон де Карменж, сударь. (…)

Майен колебался.

— Знаете вы имя моего врага? — спросил он.

— Нет, сударь!

— Как, вы спасли ему жизнь, а он не сказал вам своего имени?

— Я его не спрашивал.

— Вы его не спрашивали?

— Вам я тоже спас жизнь, сударь, а разве я пытался узнать ваше имя? Вместо этого вы оба знаете мое. Зачем спасителю знать имя спасенного? Пусть спасенный знает имя спасителя.

— Я вижу, сударь, — сказал Майен, — что от вас ничего не узнаешь и что вы столь же скрытны, сколь доблестны.

— А я, сударь, вижу, что вы произносите эти слова с упреком, и очень жалею об этом; потому что, по правде сказать, то, что вас огорчает, должно было бы, напротив, вас успокаивать. Если я скрытен с одним, то и с другим тоже не слишком разговорчив.

— Вы правы, вашу руку, господин де Карменж» («Сорок пять». Ч. II, VI).

Конечно, Эрнотон лукавит, делая вид, что не знает герцога, но он не имеет права разглашать королевский приказ. Его поведение производит на Майена хорошее впечатление, и герцог просит юношу доставить от него в Париж письмо к его сестре герцогине де Монпансье. Письмо запечатано. Эрнотон возвращается с ним в Париж и является с докладом к герцогу д’Эпернону, которому подчинена гасконская охрана короля. Эрнотон подробно докладывает о своем приключении, но… отказывается отдать письмо, потому что дал обещание де Майену передать его адресату в руки. Подобное неповиновение грозит солдату расправой; по счастью, вмешивается подошедший король. Ему Эрнотон готов отдать письмо, ведь королю лучше знать, что полезнее для дел государства, однако Генрих III сам не хуже Эрнотона соблюдает кодекс чести. Он возвращает письмо Эрнотону и осведомляется:

«— Поклялись вы или обещали еще что-нибудь господину де Майену, кроме как передать письмо в руки его сестры?

— Нет, сир.

— Вы не обещали, например, — настаивал король, — что-нибудь вроде того, чтобы хранить в тайне ее местопребывание?

— Нет, сир, я не обещал ничего подобного.

— Тогда я поставлю вам одно условие, сударь.

— Сир, я раб Вашего Величества.

— Вы отдадите письмо герцогине Монпансье и, отдав письмо, тотчас же приедете ко мне в Венсен, где я буду сегодня вечером.

— Слушаю, сир.

— И там вы дадите мне точный отчет о том, где вы нашли герцогиню» (Ч. И, VII).

Д’Эпернону же король объясняет: «Вы не разбираетесь в людях, герцог, или, по крайней мере, в некоторых людях. Он честен в отношении Майена и будет честен в отношении меня» (Там же).

Д’Эпернон, которому передача письма Майена могла придать веса в глазах короля, разочарован, но соглашается с монархом. Таким образом, мы присутствовали при событии, отражающем постоянно повторяющееся в романах Дюма (да и в жизни) противостояние: законы чести наталкиваются на дворцовую интригу. В этой сцене интриганы проиграли, но так случается не всегда.