— Нет никого, — сообщил Буторин. — Весь лес канавами изрыт, техника не встанет. А если опасность, по канавам и уйдем в поле.

Только к полуночи они добрались до северной опушки леса. Перелезали через поваленные деревья, обходили заросли кустов. Приходилось использовать фонари, чтобы не сломать ноги. Несколько минут сидели на опушке, прикидывали. Тьма сгустилась с подходом черных туч. На западе — небольшое поле, через которое петлял проселок, дальше снова леса. Городок где-то дальше, в низине, до него отсюда версты четыре. Насмотревшись, они отступили в лес, расположились на дне сухой лощины. Вскрывали баулы, извлекали содержимое. Немецкую форму заранее прогладили, в мешках она помялась, но должна была отвиснуть. Все это было непривычно, одежда странно пахла, в ней было неудобно, швы под мышками терли кожу.

Максим одернул офицерский китель, брезгливо поморщился. Примеряли фуражки, натягивали сапоги из мягкой кожи. Пристегнули портупеи, кобуру с незнакомыми пистолетами «вальтер». Автоматов «МР-40» в хозяйстве Малютина не нашлось, но они и не нужны.

— Разложить документы по карманам, — командовал Максим. — Сигареты, зажигалки, носовые платки, запасные обоймы. Не забываем про немецкую организованность и чистоплюйство.

С трудом, но все-таки привели себя в порядок.

— Как мы смотримся, командир?

Он осветил их фонарем, скептически покачал головой:

— Жутковато, господа, весьма жутковато. Вам, господин обер-фельдфебель, не хватает арийского блеска в глазах. Что за глупая славянская улыбка, прошу прощения? Тренируем выправку, господа, надменный взгляд на мир, пренебрежение к славянской расе, к которой, между прочим, относятся и поляки. А вам, господин фельдфебель, рекомендуется побриться. Ваша щетина — уже не первой свежести. Займитесь перед отходом ко сну. Вода во фляжке есть? Если не взяли опасную бритву, я вам одолжу.

— Подумаешь, — пробормотал Буторин. — Вы тоже, герр обер-лейтенант, не лучший образец германского военнослужащего. Справимся, — вздохнул он. — Мы же мобилизованные.

Перед сном пожевали серый хлеб, съели по банке консервированной каши, которые тут же зарыли под деревом. Банки были советские, не дело их тут оставлять. Расстелили на дне лощины немецкие прорезиненные плащи, стали отходить ко сну.

Максим дежурил первым, лежал на опушке, вглядывался в темноту. Неважно было на душе. Группа могла лишь импровизировать, не имея ни опыта, ни знаний. От идеи двигаться ночью он отказался — больше вероятность попасть в ловушку, не зная местности. Район кишел немцами, складывалось впечатление, что их не было только в этом лесу. Небо периодически озарялось, огоньки сновали по дальнему краю поля. Гудели моторы за спиной — на той дороге, где они видели мотоциклистов. Максим напрягался, превращался в обостренный слух — не собирается ли кто высадиться? К двум часам ночи шумы стали затихать. Он глянул на часы — время будить Сосновского. Собрался покурить перед сном — отполз в лес, долго чиркал хваленой немецкой зажигалкой, затянулся с отвращением сигаретой «Империум» — дрянь, а не табак…

Утро выдалось солнечным, мелкие перистые облака уносились на запад. Проселочная дорога тянулась через ромашковое поле. Трое немецких военнослужащих, идущих по дороге, в этой местности были нормальным явлением. Навстречу проехал шумный вездеход, в кузове подпрыгивали солдаты в касках. Пришлось отступить на обочину. Проехал грузовик с гражданскими, машиной управлял военный, рядом с ним сидел субъект в офицерской фуражке. На пеших офицеров посматривали свысока, с сочувствием.

«Не смотримся мы в пешем виде, — размышлял Максим, — в город придем и что объяснять будем?»

Желающих проверить документы пока не было. Минут через пятнадцать они подошли к лесу, отправились вдоль опушки. Начинался разреженный березняк.

За спиной послышался шум. Опять ушли с дороги. Средние вездеходы тащили легкие полевые орудия. Из кабин равнодушно взирали водители. Замыкал колонну бронированный «Кюбельваген» с удлиненным кузовом. Водитель притормозил, сидящий рядом офицер подался вперед, бросил:

— Подвезти?

— Спасибо, — отозвался Максим. — Сами дойдем, не надо.

Офицер пожал плечами, водитель прибавил скорость. Самое время освежить знание немецкого. Преподаватели в прошлом хвалили за правильное произношение и беглую речь.

Колонна, волоча клубы пыли, ушла за лес.

«Абсолютно не смотримся в пешем строю», — удрученно резюмировал Шелестов.

— А помните, как Коган оскорбился, когда узнал, что мы его не возьмем? — вспомнил Сосновский. — Умора. Он словно и не еврей с ярко выраженной харизмой. Грозился морду всем набить, кричал, что его притесняют по национальному признаку, что это несправедливо и все такое… А представьте его в этой форме. Немцы от хохота сдохли бы.

— Хочешь сказать, они так недолюбливают евреев? — проворчал Буторин.

— Недолюбливают? — удивился Сосновский. — Ну да, можно сказать, недолюбливают. Я с этой темой еще в Париже столкнулся, чуть не накололись. Пришлось доказывать немецким дипломатам, что у парня из нашей подставной группы итальянские корни… Командир, далеко еще до города?

— В лес сворачиваем, — проворчал Максим. — Что-то с нами не так, обдумать надо…

До городка Кущице оставалось версты три. Сосновский отдувался и пошучивал, мол, чем дальше в лес, тем дороже водка. Верной ли дорогой они шли? Но уже голубел просвет. Лес размыкался, пропуская сквозь себя очередной проселок. Проехал мотоцикл с вооруженным до зубов экипажем. Успели попятиться, залечь в зарослях папоротника.

— Нужен транспорт, — убежденно сказал Максим.

Вдоль дороги стояли несколько строений. Начинало попахивать цивилизацией. Кособокая постройка, похожая на маленький склад, вагончик на бетонных опорах, квадратная яма с опалубкой. Здесь пытались строить, возможно, что-то сельскохозяйственное, но давно забросили. Судя по запустению, тут никто не жил. За вагончиком громоздилась груда металлолома.

— Буторин, проверь, — приказал Максим.

Они с Сосновским остались на опушке, отошли за деревья. Буторин засеменил к постройкам, сунулся в одну, потом поднялся в вагончик, исчез за скрипучей дверью. Что-то неосознанное. Опять интуиция? Задребезжал двигатель, появился еще один мотоцикл. Чертыхнувшись, Максим метнулся в кустарник. Сосновский присел. Это был немецкий мотоцикл «БМВ». Снова трое в форме, с оружием. Пулемет на данном транспортном средстве отсутствовал. Двигатель работал как-то странно, неровно. «Аритмия», — подумал Шелестов. До строений оставалось метров тридцать. Мотор чихнул. Водитель свернул на обочину, остановил свою колымагу. Все трое выгрузились, стали жестикулировать, громко говорить. Водитель огрызался, потом извлек из багажника коробку с инструментами, полез в движок. Остальные закурили, начали подсказывать. Водитель отмахивался. Офицеры недоуменно переглянулись.

— Командир, это не немцы, — шепнул Сосновский. — Форма у них хоть похожа на немецкую, но другая.