— Они сломили Кэтрин. Они ее сломили… Кэтрин, милая… Вы не должны винить ее, никто. Пожалуйста, пожалуйста, не вините ее. Они ее пытают. Это могло быть с любым из нас. Она сейчас без сознания. Она не слышит нас. Кэтрин, милая… — И ее мысли растворились в бесформенном отчаянии.

И Майкл был с нами, сначала с дрожью, а потом ожесточенно пускаясь в самые суровые образы, которые я когда-либо принимал:

— Это поистине война. Когда-нибудь я убью их за то, что они сделали с Кэтрин.

А потом ничего не происходило час или больше. Мы не очень убедительно пытались успокоить и ободрить Петру. Она не поняла толком, что прошло между нами, но уловила напряжение, и этого ей хватило, чтобы испугаться.

А потом снова была Сэлли, глухо, горестно, через силу заставляя себя войти в контакт:

— Кэтрин призналась во всем. Я подтвердила. Они все равно в конце концов заставили бы меня. Я… — она помедлила, заколебалась, — я не могла бы это вынести. Только не раскаленные утюги. Да и ни к чему, раз она уже все рассказала им. Я не могла… Простите меня, все… Простите нас обеих… — Снова обрыв.

Майкл появился нервно, тревожно:

— Сэлли, милая, ну конечно, мы вас ни в чем не виним. Ни тебя, ни ее. Мы понимаем. Но мы должны знать, что вы им рассказали. Что им известно?

— О мыслях-образах. О Дэвиде и Розалинде. Они были почти уверены насчет них, но хотели подтверждения.

— О Петре тоже?

— Да… о-о-о! — последовал бесформенный всплеск раскаяния. — У нас не было выхода… Бедная малышка Петра… Но они знали. Правда! Только это могло объяснить, почему Дэвид и Розалинда взяли ее с собой. Этого нельзя было скрыть.

— О ком-нибудь еще?

— Нет. Мы сказали, что больше никого нет. По-моему, они нам поверили. Они продолжают задавать вопросы. Пытаются понять. Хотят знать, как мы делаем мысли-образы и на какое расстояние можем их передавать. Я вру им, что не более чем на 5 миль и что на таком расстоянии их еле можно разобрать. Кэтрин почти без сознания. Она не может передавать вам. Они продолжают допрашивать нас обеих, снова и снова. Если бы вы видели, что они с ней сделали… Кэтрин, милая… Ее ноги, Майкл, ее бедные ноги…

Образы Сэлли затуманились отчаянием и затем растаяли.

Больше никто не появился. Мы все были слишком глубоко потрясены. Со словами все иначе, их надо отобрать, потом понять, что ими хотели выразить, а мысли-образы ты просто чувствуешь в себе…

Солнце спускалось, и мы стали собираться, когда снова возник Майкл.

— Послушайте, — сказал он. — Они отнеслись к этой истории очень серьезно и очень напуганы нами. Обычно, когда Отклонение уходит из округа, его не преследуют. Без удостоверения личности или тщательного осмотра местным инспектором нигде не устроишься, так что, кроме Зарослей, деться некуда. А тут они взволнованы тем, что по нам ничего не видно. Мы жили среди них почти 20 лет, а они ничего не подозревали. Мы всюду сойдем за Норму. Поэтому в ход пущено обращение с описанием вас троих, где вы официально объявлены Отклонениями. Это означает, что вы нелюди и потому на вас не распространяются права и защита человеческого общества. Каждый, кто каким-либо образом поможет вам, совершит преступление, а тот, кто скроет ваше местопребывание, подлежит наказанию.

Этим вы объявлены вне закона. Любой может стрелять в вас без предупреждения, не боясь ничего. Объявлено небольшое вознаграждение тому, кто сообщит о вашей смерти и представит этому доказательства, но вознаграждение будет гораздо больше, если вас возьмут живьем.

Наступило молчание, мы пытались осмыслить сказанное.

— Я этого не понимаю, — сказала Розалинда. — А если мы пообещаем, что уедем отсюда совсем и никогда не вернемся?..

— Они боятся нас. Они хотят вас схватить и разузнать о нас побольше. Вот почему обещано такое большое вознаграждение. Теперь это не только Вопрос о соответствии Истинному Образу, хотя они и пытаются именно так представить дело. Они увидели в нас реальную угрозу своему существованию. Вообразите, что нас гораздо больше, чем сейчас. Тех, кто может думать сообща, планировать, связываться друг с другом без всех этих ухищрений, слов и посланий. Да мы можем переиграть их в любую минуту. Им эта идея совсем не по нраву, и поэтому нас хотят уничтожить с корнем, пока нас не стало больше. Для них это вопрос выживания. И знаете, в этом они, может быть, и правы.

— Они собираются убить Сэлли и Кэтрин?

Этот вопрос неосторожно сорвался у Розалинды. Мы подождали ответа от кого-нибудь из девушек. Ответа не было. Мы не понимали, что это означает: они могли просто закрыть для нас свой ум, или спать в изнеможении, или, может быть, они уже мертвы… Майкл так не считал.

— Сейчас, когда они держат их крепко в руках, это маловероятно. Скорее это вызовет озлобление. Одно дело объявить нечеловеком новорожденного на основании его физических недостатков, другое дело — здесь. Тут дело гораздо более деликатное. Не так-то легко людям, которые знали их всю жизнь, принять такой приговор. Если их убить как нелюдей, это заставит многих отнестись к властям с сомнением и недоверием. Так всегда бывает, когда закону дают обратную силу.

— А нас можно убивать спокойно? — с горечью заметила Розалинда.

— Вы еще не пойманы и находитесь среди людей, которые вас не знают. А для чужих вы просто беглые нелюди.

Возразить на это было нечего. Майкл спросил:

— В какую сторону вы отправитесь ночью?

— Снова на юго-запад, — ответил я. — Мы думали задержаться и устроиться где-нибудь в Дикой местности, но теперь, раз любой охотник имеет право нас пристрелить, думаю, придется ехать дальше, в Заросли.

— Это лучше всего. Если вы сможете там спрятаться, хотя бы на какое-то время, мы попробуем, если удастся, создать видимость вашей смерти. Завтра я отправляюсь с поисковым отрядом, который пойдет на юго-восток. Я буду держать вас в курсе событий. А вы смотрите, если напоретесь на кого-то, стреляйте первыми.

На этом мы прекратили беседу. Розалинда закончила сборы. Мы разместили в корзинах поудобнее, чем прошлой ночью, наше имущество и залезли наверх. Я снова в левую корзину, а Петра и Розалинда, на этот раз вместе, в правую.

Розалинда, перегнувшись назад, шлепнула коня по громадному боку, и он тяжеловесно тронулся в путь.

Пока длились сборы, Петра вела себя необычайно тихо, теперь же она разразилась слезами и вся излучала горе. Она не хочет, раздавалось сквозь всхлипывания, попасть в Заросли, ее волновала встреча со Старухой Мэгги, с Волосатым Джеком и его семьей и другими жуткими персонажами детских сказок, которые нас там поджидали.

Было бы легче успокоить ее, если бы в нас самих не копошились остатки детских страхов и если бы у нас имелось сколько-нибудь ясное представление о том, что там творится на самом деле. А поскольку мы, как и большинство нормальных людей, знали слишком мало, то убедить Петру мы не могли и должны были снова страдать от последствий ее огорчения. Безусловно, всплески ее эмоций не били нас так сильно, как в прошлые разы. Мы уже по опыту знали, как от них защититься, но все-таки это очень изматывало. Прошло почти полчаса, пока Розалинда смогла как-то приглушить эти всеподавляющие страсти, и тогда обеспокоенно ворвались наши.