— Пушку не захватил! — вырвалось у меня, прежде чем успела обдумать ответ. — Не было у него при себе пистолета, небось не всегда таскает с собой, тяжелый ведь. А может, побоялся шума? Поэтому ухватил то, что подвернулось под руку, и этим оглушил.

— То есть, по-вашему, он не планировал убийства Заморского?

— Планировать-то он, возможно, и планировал, но мог не знать, что именно там он ему попадется. Просто не подготовился.

Тут только сообразила — опять плету, чего не следовало. Лучше бы мне было промолчать. И крепко сжала губы, да вот только слово не воробей… А Гурский и не скрывал, что мое мнение выслушал с интересом.

— А раз так, — логично заметил инспектор, — тогда зачем он вообще туда поперся? Коли уж это место так редко посещают? А тут вдруг оба отправились туда — и убийца, и жертва.

Удивление заставило меня снова раскрыть рот.

— О, ценная мысль! Может, они и пришли вместе? С кем же, черт бы меня побрал, Заморский не побоялся бы пойти туда как ни в чем не бывало?

«Не с Эвой, — угрюмо подумала я, — уж с ней — вряд ли». А Гурский принялся оживленно развивать свою блестящую идею:

— Значит, круг подозреваемых ограничен небольшим числом знакомых. Итак, вернемся к вашим увиливаниям и вранью, ведь на ТВ нет места честной дружбе, никто там не желает добра ближнему своему…

— А вот это правда, даже и привирать не надо. Хороших друзей там днем с огнем не найдешь. Но тут я вам ничем помочь не могу, людей плохо знаю, и то многих лишь в лицо, даже фамилий не помню. Не говоря уже о группах и шайках… Но одно знаю твердо: все, как один, не любят меня. Даже если в личном плане равнодушны к моей особе, то в служебном на дух не выносят. Вам бы, пан инспектор, с Мартусей побеседовать, она в самом центре этого сплетения амбиций. Или с Магдой, та еще лучше знает людей с телевидения…

— А почему же они вас так не любят?

— Да не время сейчас рассказывать всю эпопею! Мартуся…

— Микроследы также оставлены орудием убийства, — не слишком вежливо перебил меня следователь. — Даже я бы сказал, «следы» без микро. Вам ни за что не отгадать, учтите, королевский скипетр тут ни при чем.

— Тогда сами скажите!

— Как-то даже неудобно говорить, выглядишь дурак дураком. Я ведь не историк. Кажется, ошибка реквизиторов…

Заинтригованная сверх всякой меры, я исступленно выкрикнула:

— Ну?!

— Сознаюсь, нашей заслуги в этом нет, открытием мы обязаны уборщице. Некая пани Виолетта, триста раз повторив, что к убийству она ни в малейшей степени не причастна, сообщила следствию, что уже давно на ящике у дверей лежит нечто, что давно следует выбросить. Не будучи уверена, что имеет право без прямого указания начальства что-либо выбрасывать, она на всякий случай до выяснения данный предмет не выбросила, все собиралась спросить о нем, да как-то забывала. Так и не спросила у начальства, а теперь спохватилась, а его уже и нет! Она его не трогала, не знает, важно ли это для нас, но решила сказать, чтобы потом не сваливали на нее.

— Просто чудо! — восхитилась я. — Ну так что это было?

— Точно не знаю, да и никто не знает, буздыган или пернач, вид булавы. Или вообще неправильно изготовленный реквизит, впрочем, пусть об этом думают историки и реквизиторы, не моя проблема Главное, что у них там никто такого не помнит.

— Даже пани Данута?

— Даже она. Так привыкла к этому предмету, что перестала обращать на него внимание. Впрочем, эта псевдобулава лежала в сторонке, никому не мешала, в глаза не бросалась.

— Мне почему-то всегда казалось, что пернач — это нечто мягкое, а буздыган, наоборот, очень твердый, — задумчиво рассуждала я. — А пани Виолетта не пощупала его?

— Нет, щупать не щупала, но описала очень подробно. И выходит, это был несомненно буздыган с прикрепленным к нему плюмажем из перьев. Точнее, так ей кажется, что плюмаж из перьев и шерсти. Некогда он был зеленого цвета и наверняка пышным, теперь же полинял и полысел. Описание уборщицей непонятного предмета просто идеально соответствует ранам на теле покойного. Даже то самое полинявшее зеленое нечто оставило следы. Уборщице показали снимки различных буздыганов, и один из них она выбрала безошибочно.

Такое орудие убийства мне понравилось.

— А убийца, насколько я поняла, унес его с собой?

— Унес.

— Но ведь это жуткая тяжесть. И камеры не запечатлели кого-нибудь, сгибавшегося от поклажи?

— Камеры многих сгибавшихся запечатлели, в телецентре часто носят тяжести. Скажем, камеры, штативы, прожекторы… Много всего.

Воображение, получив новую пищу, тут же заработало на всю катушку. Заморский обнаружил кассеты со своим паршивым шедевром. Убийца увидел его, когда тот выходил или чуть-чуть раньше (следов битвы в архиве не было обнаружено), взгляд его упал на подходящую палицу, он схватил ее, догнал Заморского на лестнице, хорошенько размахнулся и нанес удар один повыше, другой пониже. В общем, трахнул изо всех сил. И сбежал. Буздыган забрал с собой, поскольку оставил на нем следы. Смылся с вещдоком.

Я вкратце изложила инспектору мое видение случившегося. Гурский похвалил концепцию и признался, что менты пришли к таким же выводам.

Гость уже собрался уходить, а я все пыталась вспомнить, что же еще хотела у него узнать. Ведь очень важное.

Ах, ну да!

— Погодите, пан инспектор, вы же мне так и не сказали, что вам требовалось от Мартуси? Не можете же вы предположить, что она… О нет, только через мой труп!

Мой труп ему явно не требовался. Гурский задержался в дверях.

— Ну ладно. Не следует мне это говорить, да так и быть. Только учтите — никому ни слова! К тому же я еще не до конца уверен. Видите ли, мы получили сигнал от краковской полиции. Все указывает на то, что вчера вечером пани Формаль убила пана Ступеньского в подземельях «Алхимии» на Казимеже…

Я так и осталась стоять, разинув рот…

Езус-Мария!

— Как гром средь ясного неба! И все произошло на вечеринке после ремонта, ничего особенного я не сделала, но, если честно, вышло неплохо, и вдруг вижу ее! Узнала сразу же, ведь столько лет прошло, даже сама удивилась, а еще больше удивило меня то, что и она меня сразу узнала. Бросилась расспрашивать, и оказалось, что она во Франции уже с полгода, а меня разыскала через дальних знакомых. О, лестница! Я первый раз в твоем доме, ты же зарекалась уже раз и навсегда покончить с лестницами, а это что?

Свой монолог Лялька начала еще у калитки и болтала не переставая.

Она тоже свалилась на меня как гром среди ясного неба.

— Не обращай внимания, я дом строила для себя, а эта лестница ведет на второй этаж в комнаты для гостей. Я туда не хожу.

— Понятно. Так вот, больше тебе не надо ее искать, сама нашлась. Но тут у вас бог знает что творится, так она просила меня разобраться и сообщить ей, потому как сама боится сюда соваться. Представляешь, на родину боится возвращаться! Да мне все равно, чем накормишь, а вот бутылка, не гневайся, это я символически привезла… а к тебе ехала на такси, самой бы не найти твое новое жилище. Да и Варшава изменилась, нет, теперь — только на такси.