– Почему на конюшню? – спросила она и тотчас же остановилась. – Ты хочешь верхом отправиться в деревенский паб, да?

От презрения, прозвучавшего в ее голосе, он замер:

– Нет. – Он не собирался туда. Это было бы унизительно, как рабство. – У меня кобыла вот-вот ожеребится.

И они двинулись дальше, стараясь избегать черной тени, отбрасываемой деревьями, но не видя отчетливо тропинку. Он слышал только тихий шелест листьев. На мгновение в его животе забурлило, но тотчас же успокоилось.

– Как будто мы идем по огромному пустынному и заброшенному дому, – сказала Имоджин. Он расслышал страх в ее голосе. Она крепче сжала его руку.

– Удивительно, – лаконично отозвался он, – ты и в самом деле обнаруживаешь чувства, обычные для леди. Боишься темноты?

Она не ответила. Они вошли во двор, окружавший длинный ряд конюшен с выбеленными известкой стенами. Мальчик, протирая заспанные глаза, вскочил на ноги, когда они приблизились к двери.

– Ты не должен спать при зажженной лампе, – сказал Рейф сурово. – Ты мог бы разжечь огонь в очаге.

– Да, сэр, знаю, – пробормотал мальчик, запинаясь. – Я только на минутку задремал.

Рейф снял с крючка фонарь.

– Почему бы тебе не лечь в постель? Мы задуем фонарь, когда соберемся уходить.

– Не могу, сэр, – ответил мальчик. – Мистер Джеймс сказал, вроде Леди Макбет собирается жеребиться, и, коли она издаст какой звук, я должен его разбудить.

– Я видел ее днем и сомневаюсь, что это произойдет нынешней ночью. Но я верну вам фонарь.

Они пошли по аллее между денников. Ни одна лошадь не спала. Они стояли в своих чистых просторных денниках, топали ногами и взволнованно ржали, пока Рейф и Имоджин продвигались по проходу.

– Это оттого, что скоро родится жеребенок, – сказал Рейф. – Они это знают и не могут спать.

– Мне бы следовало догадаться, что это Леди Макбет, – сказала Имоджин, останавливаясь.

У кобылы были блестящие выпирающие бока. Она повернула к ним голову. Клок сена прилип к ее носу, и это придавало ей комический вид, словно клоуну, нацепившему кошачьи усы.

– Сегодня она не родит жеребенка, – сказал Рейф.

Имоджин протянула к кобыле руку, и та засопела и принялась ее лизать в надежде, что ее угостят солью.

– Она красавица, – умилилась Имоджин. – О, ты очень красива. Знаешь это?

Рейф с фонарем пошел дальше. Вскоре она догнала его.

– Ты мог бы подождать, пока я поздороваюсь с кобылой, – рассердилась она.

– У меня нет времени ждать, пока ты будешь трепаться с лошадьми, – ответил он.

– О! Тебя ждут важные дела? Среди ночи?

Рейф думал о том, как ему неприятна Имоджин.

– Я хочу проехаться верхом.

– В темноте?

Эта мысль начинала нравиться ему все больше и больше.

– Ты можешь меня не сопровождать. У тебя неподходящий для этого туалет.

– Я сумею ездить верхом в любой одежде! – сказала она, и он знал, что это так. – Но куда мы поедем?

– Похоже, ты проснулся, – сказал он мерину, выглядевшему бодро. У того был нос с горбинкой и ласковый взгляд.

– Он для тебя недостаточно крепок! – воскликнула Имоджин.

Ему нравилось то, что она так хорошо разбиралась в лошадях.

– Он для тебя, – ответил Рейф. Потом он повернулся и закричал тем, кто оставался в конюшне: – Дамское седло, пожалуйста!

В свете фонаря глаза Имоджин казались огромными.

– Я поеду на своей кобыле. Где Пози?

– Нет, не сможешь. Я вчера отправил ее на северное пастбище.

– Я не собираюсь ехать в дамском седле в темноте, да еще на незнакомой лошади, – сказала она. – Это небезопасно. Я поеду, как ездят мужчины.

– В этом платье? – Он окинул ее быстрым взглядом. Конечно, практически оно было лишено корсажа. Ни в одном из ее туалетов его не было.

– Уверена, что справлюсь, – огрызнулась она.

Подошел удивленный мальчик и надел на мерина обычное, а не дамское седло.

– Его зовут Месяц, – сообщил он Имоджин.

Рейф выбрал для себя кровную лошадку – огромное животное с бочкообразной грудной клеткой.

– Ну, этот-то сможет вынести твой вес, – заметила Имоджин.

Рейф испытал новый прилив раздражения против нее. Может, ее задиристость поубавится, после того как она проедется верхом по незнакомой дороге, да еще и ночью, в темноте?

– Поехали, – сказал он, выводя лошадь и предлагая ей сесть на ее мерина. Он отправил мальчика с фонарем в дальний конец конюшни. Теперь денники были освещены только холодным светом луны.

– Надеюсь, тряска не вызовет у тебя рвоты, – внезапно сказала она, сообразив, почему ему захотелось проехаться верхом в темноте. Рейф впервые за эти дни улыбнулся.

Выйдя на воздух, он вскочил на коня, не предложив ей помощи. Женщина, воображающая, что может ездить в мужском седле в вечернем платье, не нуждается в поддержке. И все же он оглянулся. Она ловко подвела Месяца к обрубку столба, с которого можно было взобраться на лошадь, и секундой позже уже сидела в седле.

Месяц стоял спокойно, прядая ушами, пока Имоджин усаживалась на него, шурша юбками.

– Отлично, – сказала она. – Поехали!

Рейф не мог разглядеть, как она устроилась в седле. Он никогда и не видел женщину в мужском седле. И, не будь она такой строптивой, он счел бы это зрелище невероятно волнующим. Должно быть, ее ноги обнимали бока коня…

– Это твое белье? – спросил он. Ему показалось, что ее ноги окутаны чем-то белым.

– Да, – ответила Имоджин безмятежно. – Французские панталоны. Вполне пригодны для верховой езды. Если бы только папа давным-давно смог позволить себе такое, мы бы научились скакать и без седла.

Он проворчал что-то невнятное и выехал на дорогу. Последнее, что ему сейчас требовалось, – это пялиться на ее ноги. У него и так был забот полон рот.

Сначала они оба ехали по дороге. Сквозь облака бежала луна. Когда она скрывалась, то и дорога внезапно исчезала. Рейф догадывался, что Имоджин, вероятно, напугана. Один раз ему даже показалось, что она всхлипнула. Но он ехал впереди, наслаждаясь мыслью о том, как округлились глаза Имоджин от ужаса. Он решил, что это пойдет ей на пользу.

Он услышал за спиной звук, похожий на треск рвущейся материи.

– Имоджин! – окликнул он, резко оборачиваясь. Он не хотел напугать ее до такой степени, чтобы она свалилась с лошади.

В этот момент луна вынырнула из-за облака, залив всю дорогу и деревья трепетным серебристым светом. Имоджин подняла какой-то лоскуток. Она смеялась, и на лице ее он не заметил никаких признаков страха. Потом она выпустила эту тряпку.