– А вы вспомните, Обасан, – продолжал я, – как умно, например, он сумел уйти от призыва в армию. В то время как другие теряли на войне все, в том числе и жизнь, наш Синтаро продолжал тихо трудиться в своей маленькой студии, словно вокруг ничего и не происходило.

– Но, сэнсэй, ведь у господина Синтаро больная нога…

– Больная или не больная, а призывали-то всех поголовно. Разумеется, и его в итоге разыскали, но тогда до конца войны оставались уже считанные дни. Вы знаете, Обасан, Синтаро как-то сказал мне, что из-за войны потерял целых две рабочих недели. Вот чего ему стоила война! Поверьте, Обасан, наш старый приятель далеко не так простодушен, как кажется.

– Ну, все равно, – устало вздохнула госпожа Каваками. – Он, похоже, никогда уж больше сюда не вернется.

– Да, Обасан, вы правы: этого клиента вы, должно быть, потеряли навсегда.

Госпожа Каваками зажала в пальцах тлеющую сигарету и оперлась о стойку, с тоской озирая свой маленький бар. Как обычно, кроме нас там не было ни души. Предзакатные лучи солнца с трудом просачивались сквозь противомоскитную сетку на окнах, отчего помещение казалось куда более обветшалым и грязным, чем поздним вечером, когда все окутано тьмой и лишь стойка освещена низко висящими светильниками. Снаружи еще вовсю шли строительные работы. Не меньше часа почти непрерывно ухал копер, оглушительно ревели тяжелые грузовики, от грохота дрелей в баре звенели стекла. И, проследив за взглядом госпожи Каваками, я вдруг подумал, до чего же неуместным и жалким будет выглядеть ее бар среди новых многоэтажных зданий, которые городская корпорация уже начала возводить вокруг.

– Вы знаете, Обасан, – сказал я, – вам, пожалуй, действительно стоит серьезно подумать о переезде. И принять предложение того покупателя. Оно мне, кстати, кажется весьма удачным.

– Да, но я здесь так давно… – Она махнула рукой, отгоняя сигаретный дым.

– Ничего, Обасан, вы могли бы открыть отличный новый бар где-нибудь в Китабаси или даже в Хонтё. И можете не сомневаться: я непременно буду заходить к вам каждый раз, как только окажусь в тех краях.

Госпожа Каваками помолчала, словно прислушиваясь к звукам стройки, потом широко улыбнулась и сказала:

– А ведь когда-то здесь был такой прелестный уголок, помните, сэнсэй?

Я тоже улыбнулся, но ничего не ответил. Конечно, я помнил наш старый «веселый квартал»! Сколько радости он нам принес, какой замечательный дух Дружеской дискуссии царил здесь, какими искренними были всегда наши споры! Но, с другой стороны, далеко не все настроения, что господствовали здесь, пошли нам на пользу. Возможно, даже к лучшему, что тот наш маленький мирок растаял в дымке прошлого и больше уже не вернется. Мне захотелось сказать об этом госпоже Каваками, но я передумал, решив, что это было бы бестактно. Ведь ясно же, что старый квартал ей необычайно дорог, она провела здесь большую часть жизни, вложила в свой бар столько сил и средств, и теперь ей трудно смириться с мыслью, что все это ушло навсегда.

Я отлично помню свою первую встречу с доктором Сайто и вполне уверен в точности всех деталей, хотя с тех пор прошло уже шестнадцать лет. Это случилось летом, на следующий день после нашего переезда в только что купленный дом. Погода, помнится, была замечательная, и я возился в саду – изгородь поправлял или чинил калитку, – то и дело здороваясь с новыми соседями, проходившими мимо. В какой-то момент, стоя спиной к тропинке, я почувствовал, что кто-то остановился рядом и наблюдает, как я работаю. Обернувшись, я увидел мужчину, примерно моего ровесника, который с интересом изучал новое имя, появившееся на воротах.

– Значит, вы и есть господин Оно, – улыбнулся он мне. – Что ж, для нас это большая честь – иметь в соседях такую знаменитость. Видите ли, я и сам отчасти принадлежу к миру искусства. Моя фамилия Сайто, я преподаю в Императорском университете.

– Доктор Сайто? Очень рад с вами познакомиться! Я много слышал о вас.

Мы еще некоторое время поговорили, стоя у калитки, и я уверен: за время этого разговора доктор Сайто несколько раз весьма положительно отзывался о моих работах и моей карьере. И прежде чем продолжить спуск к подножию холма, он, помнится, несколько раз повторил:

– Для нас большая честь – иметь в соседях такого знаменитого художника, как вы, господин Оно.

С тех пор мы с доктором Сайто всегда почтительно здоровались друг с другом. Правда, после того, самого первого, разговора – и до недавних событий, послуживших основой для более близких отношений между нашими семьями, – мы редко останавливались для сколько-нибудь продолжительной беседы. Но мои воспоминания о той первой встрече, когда доктор Сайто сразу узнал мое имя, появившееся на стойке ворот, по-моему, ясно свидетельствуют о том, что моя старшая дочь Сэцуко глубоко заблуждалась, по крайней мере, в некоторых вещах, которые в прошлом месяце она пыталась мне внушить. Вряд ли возможно, например, что доктор Сайто понятия не имел, кто я такой, пока начавшиеся в прошлом году брачные переговоры не вынудили его это выяснить.

Поскольку в этом году Сэцуко приезжала к нам ненадолго и останавливалась у Норико и Таро в их новой квартире в районе Идзуминати, то наша с нею утренняя прогулка по парку Кавабэ оказалась для меня практически единственной возможностью как следует с нею поговорить. И потом я, естественно, без конца мысленно возвращался к этому разговору, все более и более убеждаясь, что у меня действительно были все основания сердиться на нее после некоторых ее заявлений.

В тот день, впрочем, я оказался просто не в состоянии принять слова Сэцуко близко к сердцу, ибо, насколько я помню, пребывал в прекрасном настроении, радуясь общению со старшей дочерью и прогулке по парку Кавабэ, где уже давненько не бывал. Месяц назад, если помните, дни стояли замечательные, солнечные, хотя листья уже начинали опадать. Мы с Сэцуко брели по широкой центральной аллее, обсаженной деревьями, и поскольку до того часа, когда мы договорились встретиться с Норико и Итиро возле статуи императора Тайсё, было еще далеко, мы не торопились, то и дело останавливаясь и любуясь осенним пейзажем.

Вы, возможно, согласитесь со мной: парк Кавабэ – самый полезный из парков нашего города; после долгой ходьбы по тесным людным улочкам района Кавабэ особенно приятно нырнуть в освежающую прохладу длинных тенистых аллей, под низко нависающие ветви старых деревьев. Но если вы в нашем городе недавно и не знакомы с историей парка Кавабэ, мне, пожалуй, стоит пояснить, почему этот парк всегда вызывал у меня самый живой интерес.

Гуляя по аллеям парка, вы не могли не обратить внимания на виднеющиеся то тут то там сквозь деревья небольшие, размером не более школьного двора, заросшие травой участки. Похоже, те, кто планировал парк, что-то затевали, но потом от своей затеи отказались, так и не доведя ее до конца. В общем, так оно и было на самом деле. Когда-то Акира Сугимура (тот самый, чей дом я купил вскоре после его смерти) выдвинул один из самых своих амбициозных проектов – план по переустройству парка Кавабэ. Насколько я знаю, имя Акиры Сугимуры сейчас не на слуху, но позвольте заметить: еще не так давно Сугимура бесспорно считался одним из самых влиятельных людей в нашем городе. Когда-то, насколько мне известно, он владел четырьмя особняками, и по городу просто невозможно было пройти, чтобы не наткнуться на какое-нибудь предприятие, либо принадлежащее самому Сугимуре, либо тесно с ним связанное. Затем, где-то году в 1920-м или 1921-м, будучи на вершине успеха, Сугимура решил рискнуть значительной частью своего состояния и вложить свои капиталы в проект, который позволил бы ему навечно остаться в памяти жителей города. Он задумал полностью переделать парк Кавабэ, тогда весьма грязный и запущенный, превратив его в некое средоточие городской культуры. Ему хотелось не только расширить площадь самих зеленых насаждений и лужаек для отдыха людей, но и построить прямо в парке несколько крупных культурных центров – музей естественных наук; новое здание театра кабуки для школы имени Такахаси[7], которая в результате пожара потеряла свою сцену на улице Сирахама; новый концертный зал в европейском стиле; а также нечто весьма эксцентрическое – специальное кладбище для кошек и собак. Я не помню точно, что он еще планировал там создать, но планы, несомненно, имел грандиозные, рассчитывая не только полностью изменить облик района Кавабэ, но и перенести центр культурной жизни города на северный берег реки. Тем самым он хотел, как я уже говорил, навечно оставить свой след в облике родного города.