Россией всегда окружен.

В. Набоков. 1927

На подлете к Марселю было еще светло, но низкое зимнее небо постепенно темнело и все больше сливалось с морем, образуя как бы единое изогнутое пространство. Гул двигателей не давал разгуляться светской беседе между французской губернаторской четой и русской графиней. Так что волей-неволей, но пассажиры, в основном, помалкивали и думали кто о чем: генерал Шарль о возможности стать маршалом в будущей войне, Николь об ожидающих ее парижских визитах и светских раутах, Мария о том, как она ненавидела мужчин после Праги…

Да, после той страшной попытки изнасилования, пусть и окончившейся для нее сравнительно благополучно, она горячо возненавидела всех мужчин, кроме старенького доктора Юзефа Домбровского из больницы для бедных, да еще тех, что остались в ее памяти со времен Бизерты. В каждом мужчине, в каждом юноше она видела теперь потенциального насильника. Это тяжелое событие, пережитое в ранней молодости, во многом исказило ее отношение к мужскому полу, хотя и не навсегда, но на долгие месяцы.

Раньше ей нравилось, когда на нее заглядывались мужчины, а после Праги это стало ей так противно, что на каждый оценивающий, а хуже того раздевающий ее взгляд она отвечала брезгливым презрением, и возможные ухажеры отлипали мгновенно. А той весной, в Праге, она так и не купила, как мечтала, легонькие-легонькие бежевые туфельки под цвет своего берета. Во-первых, берет унесла Влтава, а во-вторых, чувство мести так жгло ее, так затемняло рассудок, что вместо легоньких туфелек она приобрела на барахолке тяжелейшие, крепкие, как железо, ботинки со стальными подковами на носках и каблуках. Как говорил когда-то в Морском корпусе старший наставник по рукопашному бою мичман Майданович: "Бой только называется рукопашный, а вся жизнь у человека в ногах и вся сила! Научишься правильно бить ногами — никогда сам не будешь битый!" Так что Мария знала, что делала, приобретая ботинки… Каждый свободный вечер в ту свою последнюю пражскую весну и в то лето она ходила к Карлову мосту в надежде встретить своих обидчиков… Но, увы, те сгинули безвозвратно. Так и пришлось ей уехать покорять Париж в тяжеленных ботинках, крепких, как железо, да еще подбитых стальными подковами.

Перед тем как сесть на прибрежный военный аэродром, самолет сделал такой крутой вираж и пролетел так низко над марсельской бухтой, что Мария, Николь и генерал Шарль даже разглядели испуганные лица людей на корабле, направлявшемся в порт.

— Ах, какой у нас пилот! — перекрывая шум двигателей, вскрикнула Николь.

— Аж дух захватило! — поддержала ее Мария, которой настолько понравился лихой вираж, что у нее даже мелькнула мысль: "А не выучиться ли мне на пилота? Нет. Поздно".

— Хулиган! Я ему задам перца! — рявкнул генерал Шарль, но в его голосе совсем не было гнева, ни капельки.

Летчик посадил машину безукоризненно мягко.

— А я бы поблагодарила пилота… Это удобно, Николь? — спросила Мария, когда они вышли на летное поле.

— Нормально. Я с удовольствием присоединюсь к тебе. Он доставил нас просто замечательно!

Генерала Шарля встречали какой-то другой генерал и несколько старших офицеров. Беседуя со встретившими его военными, Шарль досадливо оглядывался на свою жену и Марию, зачем-то направившихся не к встречающим, а к носу самолета, который вдруг взревел и заглушил моторы.

— Нам придется чуть подождать, — сказала Николь.

Наконец пилот, бортмеханик и бортрадист спустились на землю.

— Кто из них пилот? — шепнула Мария.

— А вон тот, что пониже ростом.

Поравнявшись с дамами, все члены экипажа сняли шлемы и поклонились.

— Антуан, — обратилась Николь к коренастому темноволосому мужчине с большими залысинами над высоким выпуклым лбом, — Антуан, подойдите ко мне.

— Да, мадам?

— Я хочу вам представить мою кузину графиню Мари Мерзловска.

Мария протянула ему руку.

— Антуан, — вполголоса назвал себя пилот, едва прикоснувшись губами к ее протянутой руке. И по тому, как мимолетно и непринужденно он приложился к ее руке, Мария поняла, что, видимо, у Антуана большой опыт целования ручек.

— Вы первоклассный пилот! Я в восторге!

— Рад служить, — вяло отвечал Антуан, улыбнувшись лишь уголками губ, отчего его хмурое лицо стало еще более хмурым.

— Где вы научились так летать? — улыбнувшись пилоту лучшей из своих улыбок, не сдавалась Мария, задетая его холодностью.

— Как и все, в летной школе, мадам.

— Мадемуазель, — мгновенно поправила его Мария.

— Простите, мадемуазель. Я научился летать в летной школе, как, полагаю, и все другие пилоты Франции, — с явной иронией в чуть хрипловатом голосе отвечал Антуан.

— Еще раз огромное вам спасибо! — Из последних сил просияла Мария, которую так и подмывало послать этого Антуана с его огромными залысинами, коротким носом и карими глазами чуть-чуть навыкате непосредственно к чертовой матери!

— Разрешите идти? — Не обращая никакого внимания на Марию, пилот обернулся к губернаторше Николь.

— Конечно. Мы вас больше не задерживаем. Спасибо!

— Пожалуйста! — буркнул Антуан и, небрежно напялив на голову шлем, быстро пошел догонять своих.

— Довольно мрачный господинчик, — подытожила Мария, — но зато как летает!

— Просто спесивый. Я сейчас вспомнила, мне Шарль когда-то рассказывал, что новый пилот у него из героев прошлой войны. Двадцать лет пролетело, а они все не могут забыть о своих подвигах. У меня муженек такой же. И этому пилоту, наверное, обидно возить бывшую диву кордебалета.

— А откуда он знает, что ты бывшая дива?

— О-о, у нас в гарнизоне все знают всё про всех.

После мимолетной беседы с губернаторским пилотом в душе Марии остался неприятный осадок: чего греха таить, она не привыкла, чтобы на ее восхищение не отвечали взаимностью.

"Бурбон[32]несчастный!" — в сердцах подумала о пилоте Мария, садясь в машину.

Вскоре их привезли в гостевой дом армейского руководства, и Мария напрочь забыла о пилоте. Назавтра в полдень Николь и Шарль должны были отбыть поездом в Париж, а Мария переехать в заказанный для нее лучший отель Марселя. Мария намеревалась задержаться в городе на сутки, якобы для встречи с администрацией порта, а на самом деле для свидания с Михаилом, который еще и не подозревал об этом.

— А как ты это устроишь? — спросила у Николь Мария, когда они вошли в дом.

— Как дважды два! Теперь-то он не в подводном плавании.