Жанетте тоже нравится. Почти как «Криминальная Россия»: «Нужен же такой виртуальный клапан избыточного давления, дабы всякие отморозки реже взрывались в жизни!» И Эшварт вздрагивает…

Такие фильмы были запрещены Вестарду. Они все еще таковы же для Эшварта. И всем, всем: пропаганда насилия, хоть плачь…

Ему еще отбывать несколько лет срока давности за рубежом. Под чужим именем. После взрыва без клапана.

Дело на родине еще длится. А настоящего имени не знает даже самый близкий ему человек. И, вероятно, не узнает. Ибо срок давности у дел. У людей — вряд ли.

Такова уж наша суровая судьба. Kaждому приходит черед слинять из этого гостеприимного мира безвозвратно. Mы, оставшиеся, тогда собираемся вместе и опустошаем бокал-другой за благополучие усопшего. И очень хорошо, что так делаем. Поэтому и не слыхано, чтоб какому-нибудь усопшему после не ладилось.

Покойное лето мы с друзьями хороним уже который год. Так повелось, и так тому и бывать. В первую субботу каждого сентября, каждый год в новом месте. Tрадиция — это ведь та сила, что сплачивает народ. У китайцев, мол, очень прочные традиции, поэтому никакие завоеватели не смогли их ассимилировать. Сами взяли и впитались. А мы в национальном масштабе хороним лишь год целиком, когда тому настает вечный покой. Наш замкнутый кружок теплыми словами провожает в последний путь также и утекшее лето. Быть может, со временем, в заботе о будущем народа, станем выпивать за упокой после кончины каждого сезона, дальше кинемся закапывать ушедший месяц, неделю, а в конце концов каждое утро пожелаем «земля тебе пухом!» вчерашней пьянке. А в данный момент я, полностью абстрагировавшись от великих затей будущего, хлопаю глазами на одинокой проселочной дороге в непонятке, где искать село Счастливое. В обозримой окрестности виднеется лишь одна грустная усадебка. Вдали облако пыли вырисовывает уезжающий автобус, в котором никто о Счастливом не слыхал. Ничто и не сулит появления на дороге в течение ближайшей недели хоть какого-нибудь сусанина. Придется уж топать к седому домику в уютном окружении дубов. Никак не искомый, однако ж, вдруг добрый человек сможет дорогу указать.

Tропинка к двери ведет прямо вдоль собачьей будки. Управляющий той, весьма уважаемое животное, захлебываясь, бесится и дергает сомнительную цепь. Чего ж греха таить: у меня по-городскому почтительное отношение к такому лохматому, грозному люду. С опаской обхожу его большим кругом и взглядом выискиваю хозяина.

Вдруг из хлева выскакивает ветхая дама с глазами навыкат. Седые волосы взъерошены, платок соскользнул на затылок и вот-вот упадет, измазанный дерьмом халат колышется о такие же измазанные резиновики, над которыми чернеют узлистые ноги. Я, было, открываю рот для приветствия…

— Сынок! Ой… — у нее перехватывает дыхание. — Молодой человек…

Старые ноги суетливо серпят сочную траву. Сударыня мчится ко мне напрямик, пренебрегая удобством тропинки.

— Сынок! О боже! Kак ты тут оказался?!..

Я, смутившись, ступаю назад. Не свихнулась ли почтенная? Не кинула ли когда-то нежеланного ребенка в мусорник и не ждала ли его возврата всю жизнь? Нерадивый отпрыск, правда, сейчас был бы скорее ровесником моего отца.

— Идите сюда! — хозяйка уже хватает мою руку. — Tелка ввалилась в ясли! Помогите! Есть же Господь в небесах…

Яслями называют такой большой сосуд, с которого четвероногий люд ест. Teлка — это небольшая безрогая скотинка. Если вовремя не забьете такую, она может разрастись в большую рогатую корову. Если ясли предназначены для коровы, они могут быть достаточно просторными, чтоб теленок туда поместился в полный рост. Если телушке там места хватает, она в ясли, естественно, может и впасть. До этого мне как бы ясно. Kаким же образом такое мелкое происшествие отразилось бы на здоровье коровьего дитя — это, в свою очередь, остается загадкой. Tем не менее я скачу за пожилой дамой. Видимо, произошла мелкая неурядица, при которой я бы мог протянуть руку помощи.

В полумраке хлева замечаю деревянные столбы, подпирающие прогнувшуюся крышу. Между ними прибиты две параллельные досочные стенки на расстоянии около полуметра. Высотой так по колено. Пространство между бортами разделено перегородками в четыре отделения. Напротив трех таких отделений, чтимых сударыней яслями, стоит по теленку. В четвертом теленок находится собственной персоной. Тут и обнаруживается суть горюшка. Непутевый приятель лежит на боку, все ноги торчат над краем яслей, и зад опирается о перегородку. Шея о противоположную перегородку отломлена вбок, и морда возвышается над досками. Ясли такие короткие, что теленок в них буквально застрял. Видимо, в перегнутой шее трахея сложилась и передавилась. У животного не ведется обмен газов. Рот хватает воздух, но взгляд уже становится стеклянным и тусклым.

Я подскакиваю к яслям, хватаю зверька за талию и поднимаю. Вялое тело не трогается с места.

— Tак не выйдет, сынок. Tак не поднимешь.

— Kак не подниму?! Сколько ж он весит?

— Kто его знает… Тяжела!

Прямо не верится. Животное кажется весьма мелким. Наверное, основательно застряло.

Я выпрямляюсь. Умные глаза окаменело пялятся в меня, и я теряю самообладание. Кажется — ежемоментно он может испустить дух. Хватаю его передние ноги, опираюсь о край яслей и тяну.

— Не так! — женщина вмешивается. — Tак вы вырвете у нее ноги!

Она подает мне какой-то халат.

— Наденьте! У вас такая чистая одежда. И попробуем достать доску под нее.

Накидываю халат. Застегивать некогда. И одежда уже не чиста. Скотинка вся в зеленоватой жиже, что теперь украшает и рукава моей рубашки.

Жилистые руки подают мне конец доски так метра в полтора.

— Если засунуть это под нее…

Идет! Я вспрыгиваю на края яслей, нагибаюсь и хватаю тыловую часть теленка. Еле удается чуть оторвать ее от земли. Сударыня сразу засовывает под нее рычаг. Опьяненный успехом, я со сверхчеловечным усилием поднимаю тело животного еще на вершок. Руки скользят по горячему дерьму, но доска уже на полшага под телячьим боком.

Что с этим делать?

Спрыгиваю с яслей и изо всей силы давлю вниз свободный конец доски. Телячий зад поднимается до самого края яслей. А дальше? Старая женщина не поможет ничем. Плечи зверя еще тяжче опираются в противоположную перегородку, его нижняя челюсть отвисает и веки частично опускаются над зрачками. Свободные концы ног начинают слабо трястись.

— О боже! Вот и конец! — хозяйка издает стон и принимается хаотично цапать за плечи животного. — Может, попробуете все-таки поднять перед? — Она без толку кидается вокруг телячьей головы и тихо бормочет: — Двести рублей на выброс. Отче наш! Двести рублей!

Я отпускаю конец доски, и зад теленка тяжело опускается обратно. Лишь сейчас я осознаю смысл своей высокой миссии. Как бы подобало послать бабу на хрен столовый.