– Мертвые младенцы всегда веселят. Мне они нравятся на стенах Академии. Самый низкий бас из «Менестрелей Кристи», когда он выводит припев «Колыбелька опустела; младенец умер», наполняет меня восторгом. В такую ночь, как эта, в окружении ярких проявлений губительных сил Природы, это как раз подходящая тема. По-моему, те снежные призраки, которые бушующая метель швыряет в окна нашей тюрьмы, – это стук пальчиков мертвых младенцев, которыми они посылают леденящий холод в наши сердца.

Все члены труппы, особенно женщины, задрожали; тут же последовали различные комментарии.

– Господи! – воскликнула костюмерша.

– Кости, – таково было прозвище трагика, – никогда не упустит случая. Он захочет, чтобы об этом написали пьесу, – сказал комик из фарса. Трагик бросил на него гневный взгляд и тяжело засопел, но ничего не сказал и удовольствовался тем, что одним глотком допил остатки своего пунша.

– Наполните Кубок смерти! – произнес второй комик мрачным тоном. – Эй, Денди, – он обратился к «ведущему юноше», – передай виски!

Присущее швее желание угодить публике заставило ее приступить к выполнению задания.

– Что ж, мистер Бенвиль Нонплассер, – начала она, – а также вы, дамы и господа, надеюсь, вы не ждете от меня многого с точки зрения литературы? Если бы речь шла о пришивании пуговиц – неважно, куда именно! – я могла бы рассказать много забавных историй, если бы память моя не была такой дырявой, а также если бы дамы не возражали, – хотя румянец так идет им, моим милым! Или если бы мне надо было что-то делать с иголкой и ниткой, даже в спешке, в темноте, а меня ждали бы на сцене…

Тут ее перебил комик, который произнес вкрадчиво:

– Продолжайте, дорогая. Сейчас не время и не место возражать против чего-либо. Румянец дам пойдет им на пользу и заставит нас всех почувствовать себя снова молодыми. Кроме того, – тут он подмигнул поочередно всем в труппе, – юмор, сознательный или подсознательный, в различных ситуациях, которым будет пронизано ваше эпизодическое повествование, сделает усопшего гомункулуса еще более пугающим.

– Какой вы злой, мистер Парментир, – шепнула ему «поющая субретка»[7]. – Если она заставит нас покраснеть, вы будете за это отвечать.

– Я принимаю ответственность! – галантно ответил он ей и прибавил вполголоса суфлеру: – И мне не понадобится никакая страховка от разбойного нападения от Ллойда[8], чтобы защититься от этой опасности.

Швея тем временем продолжала:

– Ну, что касается мертвого младенца, сама мысль о котором заставляет меня плакать, и его бедной молодой матери, которая все холодеет, несмотря на горячие припарки…

Ее голос начинал приобретать гнусавость, который у женщин из ее класса является одновременно прелюдией и причиной слез, поэтому администратор быстро перебил рассказчицу:

– Мы просто в восторге от младенца, но не могли бы вы в качестве вступления к этой истории поделиться с нами какими-нибудь личными воспоминаниями? Младенец, видите ли, не мог быть вашим собственным, и, следовательно, о нем вы могли только слышать от кого-то…

– Благослови вас Бог, сэр, но мне нечего вспомнить.

– Ну, что угодно, о чем вы слышали или что видели в театре. Ну же, вы уже давно занимаетесь этим делом; неужели вы никогда не видели ничего героического?

– Чего бы, например, сэр? С героями-то мне редко приходится встречаться…

– Ну, например, неужели вы никогда не были свидетелем того, как находчивость, или изобретательность, или смелость, или умение терпеть боль спасали положение?

– О, да, сэр, я видела все это вместе, но оно не имело никакого отношения к мертвому младенцу.

– Ну, так расскажите нам сперва, как это случилось и как находчивость, готовность, и умение терпеть боль спасли положение.

С этими словами администратор обвел труппу многозначительным взглядом, а швея начала свой рассказ.

– Первое шоу, с которым я выехала в составе труппы мистера Слопера «Светская девица», называлось «Сирены». Видите ли, когда этот спектакль поставили в первый раз, в обществе были в моде высокие талии, тонкие губы и почти плоский бюст, и дам, игравших в первой постановке, выбирали в соответствии с этими требованиями. Господи! Это были худющие девицы, просто кожа да кости. Какие трико они носили! Их ноги напоминали пустой шланг для воды; казалось, их уместно было наматывать на катушку. А что до бюстов, их можно было положить под гладильный пресс без особого ущерба, разве что остался бы небольшой бугорок, как от складки на резине. Но пьеса так долго шла в театрах, что мода поменялась, и теперь светским щеголям начали нравиться полненькие, поэтому девушки тоже изменились. Некоторые восполняли пробел плотными трико и специальными корсетами, приподнимающими грудь, которые убирают плоть с живота и перемещают ее под шею, пока не добьются модного стандарта. Господи, чего я только ни навидалась, чего только девушки ни делали, чтобы выглядеть более толстыми, чем их создала природа! Во всяком случае, после двух первых гастролей мистер Слопер решил добиться большего соответствия с модой. «Лови волну!» – вот какой у него был девиз, поэтому состав актеров, нанятых для нового варианта «Светской девицы», был потрясающий!

В костюмерной обычно считалось, что существует стандарт двадцатого размера, и тех, кто ему не соответствовал, не брали на роль. Конечно, гардероб театра или гастролирующего шоу не годился для «Стройных сирен», – так теперь стали называть пьесу. Нам пришлось сделать на заказ многочисленные трико, и, когда их доставили, тот молодой человек, который их привез, смеялся до слез. Он даже хотел остаться и посмотреть, как их надевают, но я его прогнала. Никогда в жизни не видела таких трико. Они были сотканы с таким перекосом, что у меня упало сердце, когда я подумала о том, как мы будем поднимать на них петли; потому что полной девушке приходиться делать это гораздо чаще, чем стройной, не говоря уже о том, что при надевании их приходится растягивать гораздо сильнее. Но трико – это еще не худшее. Вы помните, миссис Соломон, есть эпизод, когда в высшем обществе собираются разыгрывать сценки из Ват-хо, и все переодеваются пастушками? Мистер Слопер не хотел тратить лишние деньги, поэтому он пошел в лавку «Моррис Ангел», захватив с собой меня и миссис Бейльби, костюмершу «Стройных сирен». Старик Моррис вытащил все атласные бриджи, какие у них были на складе. Конечно, большая часть из них не годилась нашим малышкам, но нам удалось выбрать несколько подходящих для дам большого размера. Они подошли кое-кому из массовки, а основным исполнителям их, разумеется, сшили на заказ. Они, в конце концов, были ненамного больше, чем бриджи от «Ангела», потому что наши дамы, хоть и довольно объемистые, любили плотно облегающие вещи. Разумеется, на генеральной репетиции они выглядели так, будто их расплавили и влили в бриджи. Мистер Слопер, режиссер-постановщик и некоторые джентльмены из синдиката, которые пришли посмотреть репетицию, веселились без конца, да и мы хохотали, глядя и слушая, что они говорили, какие шуточки отпускали и как девушки бегали за ними и награждали игривыми шлепками. А вы говорите «краснеть»! Бросьте! Самым недовольным из всех, кому не понравились эти шуточки и насмешки, оказался мистер Сантандер, который собирался вывозить труппу в качестве администратора, – его прозвали «Чмок» Сантандер. Одну из девушек, свою подружку, он поставил на главную роль, хотя остальные девушки говорили, что она не имеет права на такое повышение. Но девушки почти всегда ведут себя так, когда одну из них вдруг начинают продвигать и оказывать ей поддержку. Чего мы только не наслушались и не навидались лишь потому, что кого-то из девушек поставили в первый ряд! Когда мисс Амонтильядо – так ее звали – одевали в костюмерной, – потому что мистер Сантандер настаивал, чтобы ее одевали тщательно, – я запомнила замечание миссис Бейльби. «Ну, мисс, – сказала она, – нельзя отрицать, что вы очень красивая и видная актриса!» Ее слова были истинной правдой, и скрыть это было невозможно ни в костюмерной, ни на сцене, а уж тем более в первых рядах партера. Сидящие там джентльмены никогда не уходили к своему виски с содовой, или к пиву и картам, или чтобы покурить, пока мисс Амонтильядо не удалялась в свою гримерку, а большинство даже купили себе новые театральными бинокли – даже те, кто никогда не пользовался ими прежде.