К удивлению русских моряков, занятых заделкой пробоин и откачиванием воды, через два часа после заката в гавань Вейхайвея стали втягиваться и пара поврежденных японских броненосцев «Хатсусе» и «Фусо», эскортируемые не менее избитым крейсером «Сума». На кораблях сыграли боевую тревогу, и орудия начали наводить на «коварного врага, преследующего их даже на нейтральном рейде». Похожая реакция на нахождение русских кораблей в нейтральном порту была и у японцев. Только лихой английский капитан, влезший на своем крейсере между кораблями воюющих сторон и поднявший сигнал «первый открывший огонь объявляет войну британской короне», предотвратил серьезный международный инцидент. Из-за начавшегося наутро тайфуна кораблям воюющих сторон пришлось делить небольшой рейд еще неделю (обычно корабли воюющих сторон могут находиться в нейтральном порту не более 24 часов, после чего должны быть интернированы, но если их состояние не позволяет им безопасно выходить в море, срок может быть продлен). Все это время офицерам обоих флотов ПРИШЛОСЬ совместно работать над графиками отпускания команд на берег, иначе моряки обоих флотов разнесли бы небольшой сонный городок в процессе выяснения отношений.

На юге Того в последний раз попытался разделить русские силы и добить отстающие корабли. Его «целые» броненосцы, в количестве пяти штук, демонстративно атаковали колонну русских броненосцев и пытались прорваться на север к давно исчезнувшим за горизонтом транспортам. Более поврежденная четверка на максимальных для них восьми узлах попыталась атаковать стоящие без хода «Варяг» с «Богатырем». К удивлению японцев, оба крейсера легко набрали пятнадцать узлов и быстро догнали медленно ковыляющий вдоль берега «Рюрик». Тогда командующий инвалидным отрядом контр-адмирал Носиба решил заняться ползущим на шести узлах «Рюриком». Гонки эстонских гончих закончились ничем, с севера «на огонек» подтянулись еще два русских броненосца в сопровождении тройки броненосных крейсеров. Хотя и «Сисой Великий», и «Петропавловск» и сами были, мягко говоря, не в лучшей форме, Того был поставлен перед перспективой расстрела с двух сторон. К тому же новый отряд находился в идеальной позиции для охвата головы его колонны. Если же он попытается обогнуть русских по дуге с востока, то их броненосцам с избытком хватит сил добить уже покалеченные корабли Носибы, у которых нет запаса скорости для уклонения от боя. Тяжело вздохнув, Того отдал приказ обоим броненосным отрядам отходить на юго-восток. За время маневрирования обе стороны обстреливали друг друга с дальних дистанций, и японцы показали лучший процент попаданий, но запасы снарядов уже подходили к концу. У русских досталось головному «Севастополю», на котором при попадании в рубку даже контузило командира, и «Победе», идущей под адмиральским флагом. У японцев незначительно пострадала «Адзума», но ни одна сторона уже не имела ни сил, ни желания продолжать бой. Эскадры разошлись зализывать раны, на этот раз окончательно. Обоюдные ночные поиски миноносцами не принесли успеха ни одной из сторон. Две атакующие волны малых кораблей наткнулись друг на друга и, постреляв в темноте по своим и чужим, разлетелись брызгами отдельных кораблей. Дальнейшие действия минных кораблей обоих флотов были никак не организованы и к успешным атакам закономерно не привели.

Воспоминания А. В. Витгефта

Мне пришлось идти в средний отсек, к поврежденному взрывом перепускному клапану, из которого выбило нашу забивку, сделанную в начале боя, и оттуда хлестала вода тугой струей диаметром 10–12 дюймов. Это случилось оттого, что увеличилось давление воды, из-за дифферента корабля на нос, причиненного затопленным носовым отделением. Около клапана пришлось долго возиться, так как напор воды был силен и все, чем мы хотели заткнуть его, вышибало обратно. Воды было почти по колено, так как одновременно появился у броненосца крен на этот борт от затопленного коридора. Коридор, вероятно, затопило через болты и швы броневой плиты от удара большого снаряда. Теперь все время были слышны гулкие удары снарядов по броне, а сверху слышались треск и звон разрывавшихся снарядов. К месту нашей работы пришел старший офицер, совершенно спокойный. Я ему возбужденным голосом доложил, что трудно заделывать эту пробоину, на что он, смотря на нашу работу, сказал: «Что же поделать, все же нужно попытаться». Вскоре удалось забить клапан сделанным здесь же на месте обрубком бревна, обмотанным рубашкой, и течь сразу уменьшилась. Поднявшись наверх, я увидел, что, не желая служить мишенью, наш горящий «Сисой» отвернул влево, покинул строй и уменьшил ход.

Вскоре «Три Святителя» перегнал нас по правому борту, в расстоянии 1/2 кабельтова, причем на верхней палубе его стояло много народу; видны были офицеры, и вдруг все они замахали фуражками и закричали громкое «ура». Такое же «ура» полетело и с нашего искалеченного броненосца, на юте которого собралось около 150 человек. Я, поддавшись общему чувству, не разбирая, сам кричал «ура», не зная причины общих криков неожиданного торжества. Собственно, как потом оказалось, особенной разумной причины и не было; просто на «Святителях», увидя «Сисой» в клубах дыма и пламени, несколько офицеров, стоящих вместе, замахали приветственно шапками, заметя на 12-дюймовой башне лейтенанта Залесского, спокойно сидящего наполовину вне башни. Команда «Святителей», увидя это, вероятно, поняла это по-своему, и кто-то крикнул «ура», которое мигом было подхвачено обоими кораблями. В общем это «ура» пришлось весьма нам кстати, так как сильно подбодрило команду, среди которой еще царила кое-какая паника. На моих глазах три человека, выбежав из палубы с перекошенными от ужаса лицами, бросились за борт.

На юте я пробыл, вероятно, минут 20, и сначала было стоять ничего себе, так как все мы старались держаться за башней; затем бой удалился и осколки перестали долетать. Хотя нужно было проверить, как обстоят дела с поступлением воды в средний отсек, я не ушел с юта, чтобы не дать команде бросить шланги и разбежаться. Однако я и сам чувствовал себя сильно не по себе; нервно тянул папиросу за папиросой, переминался с ноги на ногу, и наконец пожар стал быстро утихать, и я подрал вниз, так как получил приказание запустить турбины для откачивания воды из носового отсека. В это же время на баке старались под руководством старшего офицера завести пластырь на пробоины в носовом отделении, опустившиеся ниже уровня воды от сильного дифферента. Пластырь мало помог, так как ему мешали шест противоминных сетей и само сетевое заграждение. Сначала я пустил две турбины, но вскоре трюмный механик просил пустить третью и четвертую. Пришлось это сделать, несмотря на то что динамо-машины оказались сильно перегруженными. Надеясь больше всего на кормовую динамо-машину поставленную перед уходом в плавание Балтийским заводом, на котором она раньше работала на электрической станции. Я наиболее перегрузил ее — вместо 640 ампер на 1100, а остальные 3 вместо 320 — на 400. С этого момента почти до самого окончания боя я находился при турбинах и динамо-машинах, переходя от одной к другой и наблюдая их работу. Работали они отлично, без всякого нагревания до следующего дня.

Ходя по палубам, я забежал на минуту в свою каюту за папиросами, которых, увы, не нашел, так как от моей каюты и соседней с нею остались одни ошметки и громадная дыра в борту. Чувствуя все-таки желание курить, я забежал в каюту командира, где бесцеремонно и набил свой портсигар. Его каюта была цела, но адмиральский салон был исковеркан: стол разбит, в левом борту дыра такая, что тройка влезет; 47-мм орудие этого борта лежало у стенки правого вместе с двумя бесформенными трупами, из которых один представлял собой почти скелет, а другой был разрезан пополам.