Впрочем, если неизвестную «машину» можно отнести к неподтвержденным эпизодам, то описанные Дневником стрельба ночью при специально выкинутых огнях и катание с валов бомб вполне вписываются в характерные для эпохи оборонительные меры. Их Крекшин мог знать, например, из военных трактатов или описаний других осад. Так им описано ведение шведами апрошей у Мазуровского вала 29 мая: «Хотя с валу Полтавской крепости из ружья и метанием гранат от работы неприятеля отбивали, и потерял он 13 челов. редовых, однако оную работу старался окончить и в ночи паки трудился; во время ночи выкинуты были огни, и чрез всю ночь метали гранаты, и оная линия до городового валу не допущена». Следующей ночью снова «всеми силами трудился неприятель провесть линию к Мазуровскому валу из шанец»; осажденные, защищая крепость, палили из ружей и метали гранаты, чтобы не дать довести апроши до вала, а потом и бомбы, зажигая, с вала спускали. «Таким образом по спущении девяти бомб неприятель почувствовал немалый упадок в войске, оную работу оставил»[375].

Из шведских источников мы узнаем об эффективности стрелкового огня защитников Полтавы. Например, на посту оставившего свои дневники фенрика Роберта Петре от огня «снайперов» в траншеях регулярно гибли люди: 11 мая были убиты два шведа и три запорожца, 13 мая – пять шведов и девять запорожцев, а 22 мая – пять шведов и семь запорожцев. Сам Карл развлекался, выставляя под огонь полтавских стрелков одетую в шляпу и мундир куклу, при этом голова манекена получила множество пулевых попаданий [376]. Вообще, Карл XII часто находился под огнем, пренебрегая советами Вобана и опасениями своих подданных. Под Торном в 1703 г. он неоднократно выезжал на рекогносцировку под стены, оставаясь невредимым, когда ядра убивали его спутников. Выстрелы регулярно достигали даже палаток его ставки. Ежедневно король приезжал на коне в траншеи, чем навлекал туда рой пуль и ядер; сам он неизменно оставался спокоен, но остальным свидетелям таких визитов было не по себе [377]. Все эти случаи убеждали Карла в силе провидения, которое хранило его вплоть до 1718 г., когда он был убит пулей в голову в траншеях под осажденной норвежской крепостью.

Земляные работы измождали солдат осаждающей армии. Наиболее серьезные лишения пришлось вытерпеть русским поздней осенью в нарвском походе 1700 г. До нас дошли уникальные личные впечатления рядовых участников осады, их окопные письма. Корреспонденция русских солдат к родственникам домой была написана в начале октября, но до адресатов не дошла, т. к. оказалась захвачена шведами. Чрезвычайно любопытные образчики частной семейной переписки простых русских людей того времени интересны уже сами по себе – с их многочисленными «челобитьями и поклонами», перечислением родни и распоряжениями по хозяйству. Относительно же осадного быта солдат Ларка писал отцу во Псков: «А стаим мы под Ругодивом четвертую неделю и помираем холодною и голодною смертию: хлебы стали дорогие, копеяшной хлеб покупаем по два алтына. И ты пожалуй, батюшко Степан Прокофьевич, будет тебе возможно самому побывать, и ты привези мне шубу какую-нибуть, да рубашку с портками, да упоки хорошие или черевики, вскоре, не мешкав». Аввакум Белкин сообщал отцу Лариону Григорьевичу: «А хотяшь у нас всем в полку скудно, толко я, многогрешной, не тужу о своем домашнем житии»; при этом просил прислать ему сапоги, рубаху, портки, шубу и харчей – снетков, толокна и сухарей[378].

Анонимный летописец, по всей видимости, служивший в коннице боярина Б. П. Шереметева, сообщает о плохой погоде в дни, предшествовашие нарвскому сражению («во все те дни днем и нощию дожжи неперстанные») и о тяготах полевой жизни в таких условиях. «В обозе же велми труд ратные люди от грязи приимаше, как идти человеку, везде по колено и по конное чрево, понеже место глина и от великих дождей наводнилось и великое лихо человечеком явилось» [379].

Необходимые усилия по ведению земляных работ, неизбежные при этом потери, материальные затраты и физическое истощение личного состава заставляли осаждающего задуматься – а действительно ли необходимо атаковать город или можно ограничиться блокадой? Чаще всего крепости старались взять как можно скорее с помощью регулярной осады и штурма. Но в случаях, когда осажденная крепость, какой бы сильной она ни была, не могла рассчитывать на помощь извне в долгосрочной перспективе, или если ведение формальной атаки грозило большими потерями, осаждающий мог позволить себе не вести апрошей и принуждать гарнизон к сдаче бомбардировками и голодом.

Похоже, такую стратегию избрал Петр для осад, планировавшихся на 1710 г., что нашло отражение в указах военачальникам в конце 1709 г. Ревель следовало просто блокировать «и ничего возить в город не допускать», как говорилось в указе нарвскому коменданту В. Н. Зотову[380].

Эльбинг также было приказано блокировать, а в связи с осенне-зимним временем «смотреть, чтоб людей в сие жестокое время не изнудить»; артиллерии в отряде Ф.-Г. Ностица не было, но в случае получения таковой от союзников-пруссаков, город следовало принудить к сдаче бомбардированием[381].

Так случилось и под Ригой в 1709–1710 гг.: «Его царское величество не разсудил за благо армию свою в опасность дать для действительного осажения Риги во время так безпокойное, то есть при окончании года, и повелел сей город держать в тесной блокаде до наступающей весны»[382]. Петр предписывал Шереметеву, руководившему осадой Риги: «…опрошами к крепости не приближайтеся (но точию бомбордированием утесняйте), дабы людей не потратить, но все свое смотрение имейте на отбитие сикурса водою и сухим путем, понеже все в том состоит» [383]. Позднее, весной 1710 г., когда в осаждающем войске началось моровое поветрие, вести активную атаку стало еще более проблематично и блокада продолжалась.