Когда осадный корпус Апраксина подошел под Выборг в марте 1710 г., у него было недостаточно артиллерии для атаки, промерзшая и каменистая почва не позволяла рыть траншеи, а лед на проливе, отделявшем крепость от осаждавших, с одной стороны, позволял при желании вести штурм прямо через пролив, но с другой стороны, позволял осаждающим беспрепятственно совершать вылазки тем же путем. Поэтому адмирал Апраксин стоял перед выбором, какую стратегию осады избрать в таких непростых условиях. Длительная осада в холодное межсезонье грозила обернуться большим количеством раненых и больных, поэтому вариант скорого штурма по льду казался меньшим злом. 4 апреля Петр отправил Апраксину инструкцию, из которой видно, что сбережение солдат являлось для него главным критерием: «Что же изволите писать для людей, что ежели не штурмовать, то много раненых будет, и в том определите так: ежели за вышереченными невозможностями шторм оставите, то более апрошев не делайте; а когда лед похудеет, тогда гораздо менше людей держите во оных, ибо неприятелю чрез воду перейтить будет невозможно, а тем временем люди отдохнут. Також и амуниции артилериской тратить не надобно, пока вся артиллерия будет» [384]. Но на предложение временно не делать апрошей Апраксин отвечал, что строительство батарей и апрошей, хоть оно и обходится большими усилиями («хотя и не бес труда»), прекратить невозможно – чтобы не поднимать моральный дух осажденных видом остановленных осадных работ[385].

При осаде Кексгольма аналогичный указ («дабы оную крепость утеснять только бомбардированием, а не формально атаковать, дабы людей даром не утратить») был обоснован тем, что «сикурсу от шведов тогда опасаться было нечего»[386]. Несмотря на то, что к Кексгольму апрошами не приближались, полностью от активных действий не отказались: в ходе блокады русскими был захвачен отдельно стоящий на берегу Вуоксы редут и занят пост на каменном острове недалеко от крепости [387].

Затруднять продвижение осадных работ можно было артиллерийской и ружейной стрельбой, но гораздо более эффективным средством были вылазки, т. е. нападения частей гарнизона на работников в траншеях. Боргсдорф писал, что если апроши ведутся неприятелем достаточно прилежно, то разрушить их артиллерией практически невозможно. Поэтому «невозможно неприятелские шанцы и прикрытие ничем иным разорить, кроме того что вооруженною рукою учиня на оное незапное нападение с великою жестокостию, и скоростию, и неприятелей в них побив, покрытие их сломать, и тамо обретающияся в запасе шанцовальные вещи, пушки, и воинские припасы пожечь. И по исполнении того дела паки в крепость уйти, и тем образом возможно неприятелским шанцам проводным в два часа болши повреждения учинить, нежели всем иным супротивлением в осмь дней»[388].

Курганов задачи гарнизона, решаемые с помощью вылазок, сформулировал так: «Не должно допускать себя запирать и быть принужденному сдаться без сопротивления. Надобно неприятеля безпрестанно безпокоить, держать его в отдаленной [отдалении. – Б. М.] от города сколько можно далее и всячески стараться не допускать его приближаться к гласису и овладеть прикрытою дорогою» [389].

Боргсдорф советовал делать вылазки «вдруг в сумерки до свету, или в полдни, либо после непогожей и мокрой ночи», когда «салдаты обыкновенно отдыхают, и томны, и оплошны» [390]. То есть осажденному стоило использовать любой момент, когда внимание караула притуплено и можно в полной мере реализовать фактор внезапности. Вобан добавлял, что высылать вылазки надо и в плохую погоду, когда траншейный караул «огнестрельного своего ружья против выласки употреблять не может»[391]. Маршал подчеркивал, что задача губернатора крепости состояла не в том, чтобы совершить одну успешную вылазку, а в том, чтобы повторять вылазки при каждом удобном случае и беспокоить осаждающего постоянно[392].

Численность шедшего на вылазку отряда зависела от того, насколько силен был траншейшый караул и, в первую очередь, от того, какими силами обладал гарнизон. Вобан советовал губернатору действовать в зависимости от обстоятельств «иногда малыми фальшивыми, а иногда и большими действительными выласками» [393]; по численности Вобан различал вылазки «генеральные» и «партикулярные» [394], а по месту атаки – внешние (за пределы рва) и внутренние (на ложементы осаждающего во рву).

Слабый гарнизон слишком рисковал, если делал вылазки крупными силами, – ведь при неудаче численность защитников могла уменьшиться критическим образом. Но большой гарнизон был «должен сколько можно неприятеля утруждать весьма частыми выласками», особенно если запасы провианта в крепости были невелики или укрепления города были худы.

«При всех осадах примечено, – пишет Вобан, – что как бы нимала была выласка на лежащую блиско к крепости неприятельскую работу, то всегда неприятелей к побегу принуждает, которые с великим страхом назад бежа, и тех салдат, которые им помогать должны, сомнут, и таким образом часто случается, что и их с собою бежать принудят, а особливо ночью, для того что темнота умножает вид вещей, и кажется тому, которой бежит, небольшое число людей, великим множеством бегущего за ним народа» [395]. Британец X. Бланд описал наиболее эффективный способ совершения малых вылазок, по опыту Войны за испанское наследство.

«Несмотря на то, что старый обычай больших вылазок для срытия работ и заклепывания пушек так или иначе оставлен, французские губернаторы прибегали к другому методу задерживать работы без большой опасности для гарнизона; они устраивали в течение ночи частые вылазки офицера с 20 солдатами или сержанта с 12, которые подходили к работающим в траншеях, кричали громким голосом «Убью, Убью!» (Тий, Тий), стреляли и мгновенно убегали обратно в крытый путь. Поскольку их посылали лишь для того, чтобы помешать ведению работ, они выполняли свою задачу, так как из-за этих вылазок офицеры не могли заставить рабочих выполнять свои обязанности и те разбегались, побросав инструменты»[396].