– Леха, проверь зрачки! Есть реакция? Леха? Ковалевский, спишь? Заряжай на тридцать.

Он отключился всего на секунду, задумался о своем. Или, вернее, застыл на месте, бездумно уставившись в одну точку. Пустая голова, глаза слипаются.

– Заряжено.

– Разряд! – Старший смены «жахнул», пациент – грузный амбал с почти бордовым лицом – подпрыгнул на каталке, и линия изогнулась, выдав долгожданный ритм. Алексей же получил очередной испепеляющий взгляд от старшего смены. Практиканты не должны спать на ходу.

Интересно, а когда должны спать практиканты? Учеба, подработка, магазины, а дома мать стонала прямо за стеной, монотонно и протяжно. Останавливалась и начинала снова, затем замолкала и вскрикивала опять. Иногда Алексей ловил себя на желании вскочить посреди ночи, распахнуть дверь в родительскую комнату, схватить мать за плечи и трясти ее, пока не вытрясет из нее весь бред, маразм и пустые надежды. Он был медиком, знал, что с ней происходило.

Она умирала. Алексей ничего не мог с этим поделать.

Не был виноват в том, что случилось. Но от этого не становилось легче.

– Ковалевский, кофе хочешь? – Девушка из параллельной бригады протянула ему дымящуюся чашку. Кофе был растворимый, поганый – из самых дешевых, но Алексей заглотнул его, не обращая никакого внимания на вкус. Кофеин должен был помочь продержаться еще несколько часов. А потом… Потом все то же самое. По кругу – дом, работа, учеба, ощущение полного бессилия. Он перестал разговаривать с матерью, перестал заходить к ней в комнату, даже когда та звала его. Она кричала, что сын ничего не понимает. Что ему просто не хватает веры. Что не может с ней так поступить. У него черное сердце, и равнодушие убивает. Но мать убивал рак. Алексей был тут ни при чем.

Все это больше было не его проблемой. Он подумывал о том, чтобы переехать в общежитие при институте. Ленинградская прописка мешала, так как официально туда заселяли только иногородних. Можно было поселиться на нелегальных началах. Комендант был широко открыт для переговоров, но нужны деньги. Врачи получали копейки, работая на износ. К тому же Ковалевский никак не мог избавиться от ощущения, что все это не имеет никакого смысла. Люди – идиоты. Вот то, о чем нужно помнить. Они напуганы, набиты пустыми надеждами или жгучим чувством вины. Нужны чудеса, за которые готовы платить.

* * *

– Вы меня слышите? Не шевелитесь, просто кивните. Хорошо. Сколько пальцев? – Слова доходили до сознания Василисы словно через какую-то вату, застревая там частично, обрываясь по дороге. Она заторможенно переводила взгляд с одного незнакомого лица на другое. Лампы, лампы – одна, другая, третья, четвертая. Ах да, ее везут по коридору. Она лежит на каталке.

– Три, – прошептала она одними только губами. Голоса не было, связки не слушались.

– Показатели стабильные. Это просто чудо, что вас так быстро нашли, – улыбнулась черноволосая женщина в голубой униформе и ласково поправила положение Василисиной головы. – Вы чуть не истекли кровью, но теперь все будет хорошо.

– Где я? – пробормотала она.

– Вы в больнице, вам сделали операцию. Где-нибудь болит? – спросила доктор. Девушка мысленно просканировала все свое тело. Болела нога и грудь и где-то еще, но не могла сказать точно где. Боль была странной, далекой и неясной, с трудом различаемой.

– Нога.

– Да, знаем. Давайте-ка мы вам еще добавим обезболивающее, – кивнула доктор, и тут же влила что-то в трубочку от капельницы, которая катилась вместе с Василисиной каталкой. Девушка хотела было сказать, что не так уж и больно, но препарат уже побежал по тонкой пластиковой трубке вниз, к ее кровеносной системе. Сознание затуманилось и, хотя Василиса не отключилась полностью, мир отошел куда-то на второй план, его место вдруг заняли яркие солнечные блики и лицо мамы, склонившейся над ней. Она нежно поправила одеяло и чмокнула дочь в нос.

– Все не спишь, егоза? – улыбнулась мама. – Сказку рассказать?

– Рассказать. – Василиса почувствовала, как глаза наполнились слезами.

– Только это не простая сказка. Волшебная. Ты послушаешь и утром проснешься веселенькая, бодрая и послушная.

– Когда это я была послушная, – покачала головой девушка, и вдруг поняла, что лежит в кровати – не маленькая, а такая, как сейчас. Испуганная, потерянная и одинокая, двадцати двух лет.

– Плохо тебя воспитала, – покачала головой мама.

– Не уходи, пожалуйста, – всхлипнула Василиса.

– Жила-была одна принцесса, – бормотала та, поглаживая дочь по голове. – Жила она в замке на берегу широкой реки Волги, и была у нее волшебная сила. Она умела своей улыбкой приносить счастье. У принцессы были большие синие глаза.

– Как у тебя? – спросила Василиса.

– И у тебя, – усмехнулась мама. – Этот дар передавался по наследству, от одной принцессы к другой.

Отражение Василисы стояло рядом и смотрело на саму себя. Может быть, это и есть душа. Она вылетела из тела и теперь путешествует во времени? Что с ней случилось? Ах да, нападение. Сумасшедшая фанатка Ярослава Страхова, черная женщина, злое сердце, серая куртка. У нее был нож.

Василиса открыла глаза и сразу почувствовала горечь во рту и боль в ноге. Сколько часов проспала? Рядом с больничной постелью размеренно и тихо пиликал какой-то прибор. Сбоку стояла почти пустая капельница. Больше не было никого.

– Сестра! – простонала девушка. – Сестра!

– Проснулась, – констатировала факт подошедшая медсестра. За окном уже рассвело. Василиса поняла, что пережила эту ночь. Ничего лучше, чем боль, не помогает осознать себя живой.

– Мне нужно в туалет, – попросила она.

– У тебя стоит катетер, не беспокойся об этом. Пока что нельзя ходить. Дай-ка посмотрю на повязки. – Она склонилась над пропитанными кровью бинтами. Василиса стонала и вздрагивала и никак не могла понять, как оказалась тут. Никого рядом. Никаких признаков Ярослава. Она так и не вернулась домой. Он, должно быть, с ума сходит. Будет ее искать.

– Мне нужно позвонить, – прошептала девушка, когда перевязка была закончена. Медсестра сначала покачала головой. Не положено. Но потом смилостивилась – пожалела пациентку с несчастными голубыми глазами. Надо же так попасть! Искромсали, как кусок мяса. Люди бывают чудовищами, и куда чаще, чем нам хотелось бы думать.

– Давай-ка я тебе сначала помогу надеть ночнушку.

– Ночнушку?

Медсестра кивнула и откинула край тонкого больничного одеяла. Василиса была обнажена, и только на бедре и в области ранения плеча лежали замороженные грелки со льдом. Девушка позволила натянуть на себя рубашку, просунула руку с «бабочкой» – венозным катетером – наружу, чтобы не запутаться в проводах-трубках.

– Голова не кружится?

– Кружится. Слабость, – подтвердила Василиса.

– Говорить-то сможешь?