– Не слишком перспективная идея, – произнес Питт с сомнением в голосе. – Империя инков рухнула под натиском испанских конкистадоров лет за пятьдесят до интересующего меня события, и, если такие записи и существовали, они, без сомнения, утрачены.

– Большинство приливных волн подобного масштаба вызываются подводными землетрясениями. Может быть, стоит попытаться собрать информацию о геологических катастрофах того времени?

– Сделай все, что можешь.

– Когда тебе нужна эта информация?

– Если адмирал не сел тебе на шею с очередным приоритетным проектом, бросай все дела и начинай немедленно.

– Хорошо, – сказал Йегер, воодушевленный брошенным ему вызовом. – Посмотрим, что я смогу сделать.

– Спасибо, Хайрем. Я твой должник.

– Ты говорил эти же слова по меньшей мере тысячу раз.

– И ни слова о моей просьбе Сэндекеру.

– Я уже понял это. Очередная сумасшедшая идея? Можешь сказать мне, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор?

– Я стараюсь найти в джунглях исчезнувший испанский галеон.

– Чего-нибудь в этом роде я и ожидал от тебя, – произнес Йегер покорно. Он уже давно усвоил простую истину – при разговорах с Питтом ни в коем случае не следует торопить события.

– Надеюсь на тебя.

– По-моему, я уже сейчас могу существенно сузить поле твоих поисков.

– Ты знаешь что-то, неизвестное мне? – Питт улыбнулся.

– Территория между западным флангом Анд и побережьем Перу имеет среднюю температуру 18° по Цельсию, или 65° по Фаренгейту, и годовое количество осадков, которого не хватит и для того, чтобы наполнить стакан. Это одна из самых холодных и безводных пустынь на планете. Там нет джунглей, способных поглотить корабль.

– Какую же точку предложишь мне ты?

– Эквадор Побережье этой страны вплоть до Панамы лежит в тропической зоне, и влаги там больше чем достаточно.

– Прекрасный образчик дедукции. С тобой все в порядке, Хайрем. Мне безразлично, что твои бывшие жены думают о тебе.

– Пустяки. У меня будет что-нибудь для тебя в течение двадцати четырех часов.

– Непременно свяжусь с тобой.

Положив трубку, Йегер попытался собраться с мыслями. Ему не было равных по точности прогнозов, где именно искать следы кораблекрушений. Все данные по этому вопросу были аккуратно систематизированы в компьютере его головного мозга. За годы работы в агентстве у него было немало возможностей оценить характер своего приятеля. Каждую работу с ним он всегда воспринимал как очередное приключение с большой буквы. И Йегер гордился тем, что еще ни разу не обманул его надежд.

В то время, когда Питт строил планы поисков пропавшего галеона, Адольфус Руммель, известный коллекционер предметов южноамериканского искусства, вышел из лифта на двадцатом этаже здания, возвышавшегося над набережной Лейк Шор-драйв в Чикаго, где он жил последние несколько лет. Это был невысокий человек с бритой головой и с огромными отвислыми усами. Ему было далеко за семьдесят, и он больше походил на злодея из историй о Шерлоке Холмсе, чем на крупного бизнесмена, преуспевшего на утилизации подержанных автомобилей.

Подобно многим другим богатым коллекционерам, пополнявшим свои собрания на черном рынке, Руммель не был женат и вел жизнь отшельника. Никто не видел его коллекции, и только его бухгалтер и адвокат знали о ее существовании, но и они не имели ни малейшего представления о масштабах его сделок.

Немец по происхождению, Руммель в начале пятидесятых успешно переправил через мексиканскую границу крупную партию ритуальных предметов нацистской партии. Груз включал именные кинжалы и “Рыцарские кресты”, которыми награждались особо отличившиеся офицеры СС, и ряд важных исторических документов, подписанных лично Адольфом Гитлером и его ближайшими сподвижниками. Успешно распродав коллекцию поклонникам бесноватого фюрера, он основал свою империю, принесшую ему за сорок лет свыше двухсот пятидесяти миллионов долларов.

После деловой поездки в Перу в 1974 году в нем пробудился интерес к древнему искусству Южной Америки, послуживший толчком к формированию его обширной коллекции. Руммеля мало интересовало происхождение приобретаемых древностей. Ему было вполне достаточно сознания того, что теперь они принадлежат ему, и только ему.

Он прошел в глубину облицованного итальянским мрамором фойе и остановился перед зеркалом в тяжелой раме, украшенной фигурками обнаженных херувимов, играющих среди виноградных листьев. Приведя в действие скрытый в ней механизм, он оказался перед потайной дверью, ведущей в его персональный музей предметов южноамериканского искусства. В восьми больших комнатах, заставленных стеклянными витринами, размещалось более двух тысяч экспонатов, любой из которых сделал бы честь собранию крупного музея. Торжественным шагом, словно идя к алтарю, Руммель обошел все восемь комнат, любуясь принадлежащими ему сокровищами. Этот обход он совершал каждый вечер перед отходом ко сну и за двадцать с лишним лет еще ни разу не нарушил установленной им традиции. В завершение своего ритуального шествия Руммель остановился перед витриной, в которой находилась жемчужина его коллекции. Слабо мерцая в свете ламп, перед ним, во всем своем великолепии, лежали Золотые доспехи воина из Тиапольо. Созерцая их, Руммель испытывал почти религиозный экстаз, составлявший отныне смысл его долгой и бурной жизни.

Прекрасно зная, что они были украдены из Национального антропологического музея в Севилье семьдесят шесть лет назад, Руммель, не колеблясь, выложил за них миллион двести тысяч долларов наличными, когда подпольный синдикат, специализирующийся на краже особо ценных предметов искусства, предложил ему купить их. Как к ним попали доспехи, Руммелъ не знал и не хотел знать.

Аккуратно потушив за собой свет, он вернулся в фойе и, позволив себе выпить небольшую рюмку коньяка, направился в спальню.

* * *

Из здания, расположенного на другой стороне улицы, агент Таможенной службы США Дэвид Гаскилл в мощный бинокль наблюдал за приготовлениями ко сну старого коллекционера. Другой на его месте после почти недельного безрезультатного наблюдения, возможно, оставил бы это неблагодарное занятие, но только не Гаскилл.

Прослужив восемнадцать лет на таможне, Гаскилл напоминал скорее тренера футбольной команды, чем специального правительственного агента. Этот имидж, некогда придуманный им самим, немало способствовал его долгой и удачной профессиональной карьере. Недаром в течение нескольких лет до прихода на таможню он с успехом играл за команду Калифорнийского университета.

Гаскилл долго и упорно работал над своей дикцией, стараясь искоренить калифорнийский акцент, и теперь его нередко принимали за выходца с Багамских островов, приехавшего искать счастья в Штаты.

Он заинтересовался древним искусством еще в начальной школе во время экскурсии на Юкатан, на которой он случайно оказался. Впоследствии, когда он уже начал работать на таможне, детское увлечение обрело вполне профессиональную основу. С тех пор он провел несколько дюжин удачных расследований, имевших непосредственное отношение к незаконной торговле произведениями искусства. Над одним из таких дел он и работал в тот момент, когда у чикагской полиции появились первые подозрения в отношении Руммеля. Женщина, приходившая раз в неделю убирать пентхауз, обнаружила на полу фойе фотографию человеческой фигуры, облаченной в золотые доспехи. Думая, что речь идет об убийстве, она поставила в известность о своей находке городские власти, а те, в свою очередь, привлекли к работе экспертов. Когда стало понятно, что речь идет о бесценном сокровище, похищенном много лет назад из Национального музея Испании, полиция заинтересовалась этим делом всерьез и руководство таможни вспомнило о Гаскилле.