– Заяц не может быть людоедом! – возражает Хайди, растерянно озирая безлюдные склоны.

Но на всякий случай фотографирует холм.

– Уверена, мама говорила ему то же самое, – невозмутимо кивает Люси. – Однако этот упрямец поступил по-своему. И в каком-то смысле не прогадал. – Я простой немецкий турист, – вздыхает Хайди. – Твои рассказы о местной фауне привели меня в смятение. Я хочу пива и на ручки. Но можно просто пива.

– Я простой чичероне, – смиренно говорит Люси. – Дай мне евро, и я тут же заткнусь. И побегу кормить своих бедных голодных детей. Всю сотню!

– Об этом и речи быть не может. Мне не жалко евро, но вдруг ты и правда замолчишь? Я не переживу.

– Значит, сотня моих детишек сегодня останется голодной, – благодушно соглашается Люси. – Оно и к лучшему, я совсем не уверена, что наспех выдуманных детей действительно следует кормить. В награду за разумную экономическую политику угощу тебя худшим пивом в городе. Не пугайся, на самом деле оно везде примерно одинаковое. Пошли!

И они сворачивают на узкую улицу, круто поднимающуюся вверх от реки.

– Ла-та-ко, – по слогам читает Хайди и фотографирует табличку с названием улицы.

– Ох, как же нам повезло! – восклицает Люси. – Посмотри наверх! Скорее!

Хайди послушно задирает голову и сперва машинально щелкает камерой, а уже потом, разинув рот, изумленно созерцает неопознанный порхающий в воздухе объект, прозрачный, сверкающий в солнечных лучах, подвижный, гибкий, стремительный.

– Свэллу, – шепотом говорит Люси. – Прозрачная птица свэллу, водится только в Лейне; считается, что больше никто никогда нигде их не видел. Но к нам они изредка залетают, видимо, их просто ветром заносит… Принято полагать, будто увидеть свэллу – редкостное везение. Ну, в общем, так оно и есть. Мне тридцать два года, я родилась в Вильнюсе, а свэллу видела всего пять раз. Это – шестой.

– Они что, совсем прозрачные? – Хайди тоже переходит на заговорщический шепот. – И… видно, что делается у них внутри, да?

– Возможно. Но точно никто не знает. Птицы свэллу никогда не подлетают к людям достаточно близко, чтобы мы могли полюбоваться на их внутренности.

И тут до Хайди наконец дошло, что она попалась, как маленькая. В синем июньском небе парит, трепещет и сверкает большой прозрачный пластиковый пакет. Тьфу ты.

– Ты меня знатно разыграла, – вздыхает она.

– Разве? – удивляется Люси.

– На самом деле мне даже жалко, что это пакет, а не птица, – печально говорит Хайди. – Прозрачная птица – это очень круто. Даже если она не людоед.

И не говорит на вульгарной латыни.

– Не людоед, – подтверждает Люси. – И на латыни не говорит, будь спокойна.

– Пошли действительно пива выпьем, – Хайди прячет камеру в кофр. – Мне надо залить горе.

– А потом я отведу тебя к Барбакану, – кивает Люси. – Рядом с ним как раз есть дом, во дворе которого раньше жил василиск.

Вечером, когда они решили отметить окончание экскурсии бутылкой чилийского вина и двумя чашками щедро разбавленного сливками кофе, Хайди решилась спросить:

– Это же был просто пакет, да? Прозрачный пакет, унесенный ветром.

– Как Скарлетт О’Хара, – рассеянно согласилась Люси. И, подумав, добавила: – На самом деле я не знаю, что ты видела – птицу или пакет. Решать всяко тебе.

– Я простой немецкий турист, – сказала Хайди. – Наивный и невинный, как младенец. Я приехала сюда пить ваше литовское пиво, есть ваши кошмарные, уж прости мою прямоту, цепелины и покупать дурацкие янтарные бусы. Я ни черта не знаю о том, как тут у вас все устроено. Поэтому пусть будет прозрачная птица свэллу из Лейна. Мне так больше нравится.

Но про себя уныло подумала: «Конечно, самый обыкновенный пакет». И два стакана чилийского вина ничего не изменили.

Уснуть она, однако, не могла. Хотя десять часов почти непрерывной ходьбы в содружестве с выпитыми за день пивом, сидром и вином, должны были не просто ласково ее убаюкать, а натурально свалить с ног.

Но сон не шел. От выпитого ныла голова, от долгой ходьбы – ноги. Хайди немного помаялась и села разбирать фотографии. Хоть какое-то занятие.

Сорок с лишним изображений башни Гедиминаса она безжалостно отправила в корзину, оставила себе два, да и то скорее для порядка, назвать их удачными у нее бы язык не повернулся. Зато Святая Анна вышла на удивление неплохо, и холм просто отличный, хотя хваленый заяц-людоед так и не выскочил попозировать. Стена и табличка с названием улицы: «Ла-та-ко». Дурацкий снимок, но его следует оставить на память об одном из самых нелепых жизненных разочарований. А вот и наш волшебный летающий пакет свэллу, и уж его, красавца, я сейчас отправлю в корзину, – думала она. – И оттуда еще раз удалю, не поленюсь, чтобы уж навсегда… Ой. Что это?

Так и не завершив роковой щелчок мышью, Хайди уставилась на экран.

Я очень устала, – сказала она себе. – И слишком много выпила. И, кстати, почти ничего за весь день не съела. Это мне только казалось, что алкоголь не действует. Всем так поначалу кажется, а потом ловят по всему дому маленьких зеленых чертей, остановиться не могут.

Она встала. Пошла в ванную, плеснула холодной воды на разгоряченное чело. Подумав, плеснула еще – на макушку. Потом выпила несколько глотков прямо из-под крана, чего никогда не делала даже дома, где вода, по идее, чище, чем тут. Или нет?

Успокоилась. Взяла себя в руки. Вернулась к компьютеру. Села. Выпрямила спину. Сделала глубокий вдох. Долго, внимательно разглядывала изображение на экране: голубое небо, белые облака, большая прозрачная птица размером с доброго гуся, только почти плоская, как рыба камбала, унесенная ветром из своего родного Лейна, принесенная им в Хайдину жизнь с неведомой, но, несомненно, восхитительной какой-нибудь целью.

– У всех, знаешь, свои представления о возможном и невозможном. Чтобы выбить человека из колеи, должно случиться нечто немыслимое, но не вообще «немыслимое», а с его точки зрения.

Нина берет чашку с кофе, подносит ко рту, но рука замирает где-то в конце второй трети маршрута, и чашка возвращается на стол.

– Вот если сейчас на улице появится… ну, я не знаю, к примеру, единорог, вот, да, белый единорог, пройдет по тротуару мимо этого кафе, ты как хочешь, а я не стану верещать, или там просить, чтобы ты меня ущипнул, да я вообще бровью не поведу, потому что в мою картину мира единорог вполне укладывается. Совершенно не противоречит моим представлениям о возможном. Мало ли что я раньше никогда не видела единорогов, так я и пингвинов не видела – своими глазами, я имею в виду, по телевизору не считается, там еще и не такую херню показывают, так что не доказательство – но мы же не ставим вопрос, верю ли я в пингвинов.

– Ну вот, кстати, пингвин – это было бы ничего, – смеюсь. – Вопрос не в том, веришь ты в пингвинов или нет. Все дело в неуместности. Пингвин в нашем городе, на этой улице, в это время суток – такое же немыслимое событие, как единорог.