– Шилов Геннадий Петрович. Восемьдесят третьего года рождения. Все хорошо. Я в порядке… Ноги болят. Пить охота. А так все пучком. Шилов я. Шилов моя фамилия…

– Где остальные?

– Не знаю. Крюгер ушел. Его переехало… Сдох Крюгер. Валик уснул. Ну и х… с ним. Пусть спит.

– Где спит?

– Там.

Он неопределенно махнул рукой. Леший наклонился к нему поближе, и Шила, зажмурившись от света, вдруг как-то странно дернулся и ударил его по лицу. Леший хоть и поздно подставил руку, но удар отвел.

– Тихо, тихо. Сиди.

Леший взглядом показал лейтенанту на флягу, пристегнутую к поясу. Тот отстегнул ее и, отвинтив крышку, приставил горлышко к губам Шилы. Шила сделал несколько жадных глотков и резко мотнул головой. Его тут же вытошнило.

– Побудь с ним. Пойду, поищу этого Валика, – сказал Леший, поднимаясь.

Валик лежал чуть дальше, на пороге южной развилки, лицом в зловонной жиже. Леший схватил его, бросил себе на колено вниз животом, переломил надвое и тряс до тех пор, пока тот не закашлялся и не заматерился. Потом отвесил несколько пощечин и дал глотнуть коньяку из фляги.

– Кто-нибудь еще здесь есть? – спросил он.

Чтобы добиться ответа, понадобились еще пощечины и еще глоток коньяку.

– Шила, – просипел наконец Валик. – Только он спит…

– Третий где? – крикнул ему Леший. – Люсик, друг ваш, – где он?

– Люсик ушел. Давно. Не знаю.

– Вставай, пошли.

– Куда?

Леший кое-как поставил его на ноги и поволок за собой. Сержант сидел на корточках перед Шилой и осматривал его правую руку: через все предплечье шла рваная рана. Шила оставался в прежней скрюченной позе.

– Ну он и влип, – сказал милиционер, кивая на руку.

Леший никак не прокомментировал это замечание, рывком приподнял голову Шилы и насильно влил в рот еще одну порцию. Тот протестующе зашевелился, пытаясь выбить флягу. Леший схватил его за шиворот и приподнял.

– Стоять! Смирно! – гаркнул он.

Потом повернулся к сержанту:

– Колодец в двадцати метрах южнее. Дойдешь до развилки, сразу увидишь. Поднимись наверх и вызывай кого-нибудь – Крушинского своего или эмчеэсников. И «скорую» тоже. А я доволоку этих «овощей». Потом поможешь поднять.

Сержант ушел, а Леший, оставшись один на один с «овощами», сказал:

– Ну что, мать вашу, диггеры хреновы? Сейчас вы пойдете, куда я вам скажу. Пойдете ножками, волочь на себе никого не стану. Не захотите идти, рожи разобью, зубы повыбиваю, но идти заставлю. Здесь никто не останется. Понятно? Если когда-нибудь еще увижу вас под землей пьяных и непотребных – убью и скормлю крысам. Я не шучу. «Залаз», через который спускались на проспекте Мира, – забудьте. Таким говнюкам, как вы, место на дискотеке под «экстази». Повторять больше не буду. Вперед, пошли!

* * *

Последнего из пропавших – Люсика – обнаружили в районе Новокузнецкой. Только не под землей, не в дренажном коллекторе и не в тоннелях теплотрассы, а возле мусорного контейнера во дворе дома № 26 по улице Пятницкой. Обнаружили его не Хорек с Вано, и не эмчеэсники, а группа молодых парней и девчонок, периодически толкущихся во дворовой беседке, – точнее, один молодой человек из группы, который отошел по малой нужде за бетонную ограду мусорки. Нашли в тот же день, ближе к полуночи. У Люсика были две огнестрельные раны в животе (пули были кем-то извлечены при помощи режущего инструмента), он был упакован в пластиковый 100-литровый мешок и мертв совершенно однозначно и давно, более шести часов. Леший узнал об этой находке на следующий день от того самого сержанта, узнал и мысленно поблагодарил его за настырность, благодаря которой они спустились под землю вдвоем и благодаря которой у Лешего имелось стопроцентное алиби.

23 июля 2002 года. Москва

Евсеев перевернул последнюю страницу и закрыл тонкую папку из грубого коричневого картона с грифом «Секретно». Хотя ни один кодекс не предусматривал секретного судопроизводства, такой гриф ставился на всех делах, расследованных органами КГБ. Рассматривать их имел право только специально выделенный судья, имеющий допуск. Защиту осуществляли два-три адвоката, тоже с оформленным допуском. Естественно, зубры адвокатуры в их число не попадали: отбирали «ручных» – послушных и покладистых, так что неприятных сюрпризов, а тем более, упаси Боже, оправдательных приговоров ждать не приходилось. Опять же, в нарушение общего порядка, «комитетские» дела не поступали в судебные архивы, а возвращались в орган расследования, где хранились вечно.

Судя по сохранившемуся глянцу картона, папку трогало не очень много рук. По правде говоря, она выглядела как новенькая. И все-таки на пальцах остался тонкий целлюлозный пух, белесый, как пыльца на крыльях моли. Капитан невольно вытер руки о джинсы и перелистал папку еще раз.

Это было уголовное дело по обвинению Кертиса Вульфа по статье 83 Уголовного кодекса РСФСР, возбужденное 16 июля 1972 года: постановление идет первым листом следственного тома. На второй странице – анкета и фото молодого фотогеничного мужчины с правильными чертами лица и уверенным взглядом, хотя обычно после процедуры ареста и стрижки под ноль фотогеничность исчезает, да и от уверенности ничего не остается.

Да, это серьезный разведчик… Или, прибегая к газетному языку тридцатилетней давности, – матерый шпион. Который, к тому же, остался неразоблаченным…

Евсеев долго всматривался в фотографию, испытывая странное ощущение: совсем недавно, еще неделю назад, это древнее дело было всеми напрочь забыто и никому не нужно. Случайная находка кассеты, споры вокруг нее, разные версии и мнения, в том числе и настойчивые предложения выбросить старый хлам в мусорную корзину… Но теперь бесконечная цепочка причинно-следственных связей объединила 1972 и 2002 годы, причем в одной точке сошлись восемьдесят девятый номер гостиницы «Интурист», скользкий американский турист Кертис Вульф и запись вербовочной беседы… А главное – «дядя Курт» из малореальной абстракции, бесплотного голоса с осыпающейся магнитной ленты, превратился в конкретного человека!

Впрочем, стоп! Для окончательного превращения надо «привязать» Вульфа к кассете… Проблем с этим не будет: вон, толстый опечатанный пакет с магнитофонными бобинами допросов…

«Провести фонографическую экспертизу» – записал Евсеев в свой блокнот. Он испытывал настоящий охотничий азарт, который держит сыскарей на службе сильней, чем копеечная зарплата. Охота – азартное дело, а охота на человека – вдвойне или втройне…

Он вернулся к уголовному делу. Тут все точно, четко и скрупулезно. Протокол задержания подозреваемого. Протоколы допросов подозреваемого и свидетелей, в основном америкосов: какой-то Эдвард Файн, Анастасия Уиллар, Роберт Кикселла… Они по существу дела ничего не знают и подтверждают лишь факт въезда и пребывания Вульфа в СССР. Протокол изъятия и осмотра американского паспорта, фотографии документа крупным и сверхкрупным планом… Это главный и единственный свидетель обвинения. Заключение экспертизы. Постановление об аресте. Снова допросы – обвиняемого, экспертов, переводчиков, работников «Интуриста». Обвинительное заключение… Протокол судебного заседания. И, наконец, приговор…