Постепенно я выздоравливала. Мне понадобилось много времени, чтобы восстановить силы. Даже сейчас, если я переутомляюсь или мне нездоровится, моя левая рука сразу же теряет силу и приходится просить мальчиков поднять тяжелые сумки или книги.

Через год после удара наша жизнь постепенно вернулась в привычную колею. Майкл перешел на новую работу в «Серкит-сити» — сеть магазинов по продаже товаров бытовой электроники, принадлежащих компании «Серкит-сити-сторз». Мирный Итан продолжал радовать нас своими успехами в соблюдении графика развития. Он заговорил точно по графику, стал ходить точно по графику, но оставался (и это было для меня самым главным) милым и приятным. Каждый раз, когда очередной рубеж нашего развития оказывался пройден, я вздыхала с облегчением.

Но самой большой проблемой стал для нас Уэсли. Акватерапия продолжала приносить свои плоды, и его маленькое одеревеневшее тельце стало гораздо более гибким. Он стал двигаться с большей легкостью, а к трем годам — самостоятельно ходить.

А потом он уже не ходил, он бегал, скакал, прыгал и сокрушал все на своем пути. Привыкнув к движению, Уэс не просто вставал с постели утром, он выскакивал из нее, прихватив что-нибудь или задевая братьев. Если я просила его принести мне клейкую ленту из кухни, он превращался в гоночную машину, тормоза которой визжали на поворотах, а два колеса висели в воздухе. Наш дом сразу же превращался в полосу препятствий для занятий экстремальными видами спорта. Уэсли просто не мог пройти мимо дивана, не попрыгав на нем, мимо полки, не полазав по ней, не мог спуститься по лестнице, не съехав с грохотом по нескольким ступенькам. Если Уэсли оставался один в комнате дольше десяти секунд, оттуда немедленно раздавался оглушительный грохот. Наш средний сын все время был в движении, и мы с Майклом могли только лишь смеяться над его проделками. Мы смирились с неизбежными царапинами, шишками и синяками (время от времени нам даже приходилось спешно ездить в отделение скорой помощи). Но что еще могли мы сделать? Уэсли потерял так много времени и теперь компенсировал свои потери, при этом ничто в мире не могло бы заставить его снизить скорость.

Джейк был по-своему неповторим. Он уже окончил курс подготовки к школе, и было ясно, что его несомненно включат в состав основной группы. Школьная администрация периодически проверяла его, будучи уверена, что рано или поздно наступит срыв или у него случится приступ гнева, но этого не произошло. Когда наступил последний день, я ощущала особую гордость, и не только по поводу успехов Джейка, за этим стояло гораздо большее. Возможно, совсем чуть-чуть, но мы смогли изменить представления людей о том, что значит быть аутистом.

Себе, конечно, я признавалась, что у нас все еще есть что скрывать. Одним из наиболее проблемных моментов было неумение Джейка вести беседу. Когда задается вопрос о том, что было в школе в тот день, большинство детей отвечают: «Ничего». Но я знаю, что эти же самые дети потом, невзначай, рассказывают все родителям. Вот, например, когда Майкл брал с собой Уэсли, отправляясь по делам — заправить машину, — я слышала потом в течение нескольких недель, какие там были машины, давалось их полное и детальное описание, какого умопомрачительного цвета были волосы у кассирши, какой потрясающий леденец она дала ему.

Но с Джейком все было иначе. Каждый день, когда Джейк ходил в первый класс, по возвращении домой он брал меня за руку, и мы шли на прогулку, во время которой он читал номерные знаки машин. Если я спрашивала его, как прошел день в школе, он называл мне расписание: время для общения, сидя на полу кружком, потом чтение, потом обед. Если бы Джейк был моим единственным источником информации, я бы никогда не узнала даже, как зовут его одноклассников, не говоря уж о том, чем они занимаются, что любят. Он воспринимал только факты, до абсурда. Например, он мог сообщить мне, что класс опоздал на семь минут после перемены, но он не стал бы рассказывать, что они опоздали, потому что у одного мальчика пошла носом кровь. Мне было немного грустно, что у меня нет большего доступа в его мир, особенно когда я узнала, сколько всего дети рассказывают родителям. Однажды днем в аптеке я случайно встретилась с мамой одного из малышей из класса Джейка, и она остановила меня на минутку, чтобы поболтать.

— А вы не слышали об этой драке на прогулке? Папа Элиас даже к директору пошел поговорить о том, что Джереми толкается. Ах! До чего же это мило, как Оливер и Мэдисон все время держат друг друга за руки. Как жаль, что ее семья в будущем году переезжает в Чикаго.

Как ей все это удалось узнать? Я пропустила родительское собрание? Я не получила информационный бюллетень?

— Да вы же знаете мою Кейтлин — она такая болтушка. — Женщина повернулась к Джейку, тот сидел сзади на тележке и читал книгу о структуре облаков. — Кейтлин говорит, что ты проводишь много времени за головоломками и всегда выбираешь в библиотеке книги о погоде и скалах, когда вы ходите туда по вторникам. Это правда?

Джейк, конечно, не ответил, и я вдруг поняла, что тоже ничего не могу сказать. Эта женщина, которую мы встретили совершенно случайно, похоже, знала все обо всех в классе Джейка, не в пример мне. Перекладывая покупки из тележки на заднее сиденье машины, я не чувствовала себя победителем. К счастью, характер не позволяет мне долго грустить по этому поводу. Когда-нибудь, я уверена, Джейк станет говорить со мной обо всем.

Хотя со школой не было проблем, я все еще продолжала настраивать Джейка по утрам, чтобы он мог справиться с любыми сложными для него ситуациями. Я не могла предвидеть всего того, с чем ему предстоит столкнуться в течение дня, поэтому моя задача заключалась в том, чтобы дать ему инструменты, которые он сможет адаптировать к необходимым условиям на месте.

Когда Джейк был в первом классе, где-то в конце октября, его учительница наполнила огромный кувшин оранжевыми и черными конфетами желе-бобы и сказала классу, что тот, кто угадает, сколько конфет там находится, заберет кувшин домой. Джейк, конечно, подсчитывал объем коробок из-под крупы с раннего детства. Единственное, чего он не знал, так это сколько свободного пространства учительница оставила в верхней части кувшина под крышкой. Тем не менее Джейк был абсолютно уверен, что его ответ может отличаться от правильного не более чем на двадцать конфет.

Он проиграл. Правильный результат был меньше, намного меньше того, который получился по формулам Джейка, и кувшин с конфетами отправился домой к мальчику, который радостно заявил, что назвал число просто так — первое, что пришло ему в голову.

Джейк пришел домой просто вне себя. Я никак не могла утешить его, даже пообещав ему все желе-бобы, которые были в нашем магазине. Естественно, вопрос заключался не в конфетах, дело было в математике. Мне показалось, что он может просто с ума сойти из-за этих желе-бобов. Джейк отказался есть или что бы то ни было делать в тот вечер, без конца проверяя цифры: он искал какое-то рациональное объяснение своей ошибке.

На следующий день он обнаружил, что рациональное объяснение все-таки имеется. Учительница положила огромный комок алюминиевой фольги в середину кувшина. Возможно, ей просто не захотелось покупать слишком много конфет, или не хотелось, чтобы так много конфет досталось одному ребенку. Какой бы ни была причина, но формулы Джейка не сработали — она сделала это непреднамеренно, конечно, поскольку вряд ли кто-то в нашем мире сможет предположить, что первоклассник будет использовать уравнения, чтобы определить объем кувшина во время игры-угадайки, сколько здесь конфет. Но Джейк был полностью повержен.