Безумие, наваждение! И все же он ни за что бы уже от нее не согласился отказаться. И если бы дали ему возможность снова выбирать – поступил бы точно так же. Стоила ли эта женщина, израненная, напуганная, искалеченная душой, жертвы ценой во всю его жизнь? Разглядывал ее, в темноте представляя светлые как небо глаза и белую нежную кожу. Такая другая, непохожая на их смуглых желтоглазых женщин... Красивая! Женщиной она была куда красивее, чем мальчишкой! Баяр не мог понять, что он ощущает. Любить он никогда не умел, ему это было не нужно. Друзья его были соратниками, бойцами, защищавшими спину. Они были преданны ему, а он – предан им, потому что иначе нельзя выжить. Пёс был всего лишь псом, отец – примером и владыкой, многочисленные тётки – досадной помехой, которую нужно терпеть. Лишь к лошади Баяр мог испытывать какие-то чувства, похожие на нежность, а теперь вдруг его всего выворачивало от мысли, что Дженна могла отказаться стать его женой, или попытаться его прирезать в ту свадебную ночь – он был к этому готов, он этого ждал.

Но нет, она спала рядом, так близко, так доверчиво обнимая его… словно и в самом деле – его.

И не понять теперь, чего он в неё вцепился. Такая жена – не самое большое приобретение. Женщина-воин, которая ходила в набеги – позор или гордость? Что будет дальше? Примет ли она его своим мужем? Сможет ли родить ребёнка? Про большее он и не думал, и так ясно, что от Дженны глупо ждать зашитой рубахи, а стряпню её он уже пробовал, не помер и хорошо.

И все же он знал, что не жалеет ни о чем. И если бы она отказала ему – то Баяр дрался бы за неё даже и с друзьями, даже и с братьями. Она должна быть только его. А что до сна… выспится еще. Успеет. Недолго осталось. Еще пара дней – и она будет его. Со всеми ее изломами, страхами и желаниями. Со всеми “не умею” и “не хочу”. Он уже начинал ее открывать, словно новые земли, разглядывать, словно узор на рубашке, и с каждым вздохом видел все меньше мальчишку Дженая в ней и все больше – Дженну. Красивую, яркую и смелую. Он позволит ей быть такой, какой она может стать. Он слепит из нее себе такую жену, что вся степь падет к ее ногам.

Баяр знал один секрет, который поведала ему когда-то мать: настоящая женщина в силах сделать из своего мужа истинного мужчину и воина. А настоящий мужчина способен открыть в жене особенную женщину, прекрасную и сильную, которая будет смотреть только на него.

Нет, угуры Женьке решительно не нравились всем, кроме, пожалуй, еды. Вот еда была великолепная, даже змеи. И чай был настоящим чаем, а не травками с запахом травок. Зато грязь везде была просто феерическая, Женька никогда не видела таких грязных полов, грязных детей и грязных одежд. Удивительно, но кохтэ, живущие в степи, были куда более чистоплотны.

А здесь же она не утерпела и вымыла тарелки сама, прежде чем позволила наложить себе в них еду, а потом Баяр, усмехаясь, ей сказал, что посетители постоялого двора приходят обедать со своей посудой и личными палочками. Женька поглядела на него гневно и потом долго ворчала, что он ее не предупредил. А он только улыбался. И это ей ужасно в нем нравилось: он вообще ни разу еще не повысил на нее голос и не сказал ни единого обидного слова. Очень спокойный, почти безэмоциональный на первый взгляд – но она уже научилась чувствовать его настроение по тени улыбки в уголках губ или по взгляду, порой неожиданно пристальному, почти обжигающему. Она ощущала, когда он смотрит на нее с желанием, всем телом уже, даже не оглядываясь. Удивлялась – что он в ней разглядел такого, что так смотрит? И радовалась. Ей отчаянно нравилось быть рядом с ним Дженной, а не Дженаем.

– Баяр, а чем ты собираешься торговать? – спросила она у степняка, проверявшего сумки. – У тебя есть что-то ценное?

– Да, – кивнул он, извлекая из торбы связку чего-то пестрого и пушистого. – Смотри, это хвостики кусарок. Из них в Угурии делают самые лучшие кисти.

– Кисти?

– Да, для рисования. Здесь очень ценятся рисовальщики. Угуры украшают свои жилища и храмы картинами.

Женька скептическим взглядом обвела убогую комнату вокруг себя. Что-то она не заметила тут никаких картин!

– Да не в деревнях, – тихо фыркнул Баяр. – В городах. Ну и храмы здесь удивительной красоты. А у кусарок плотный и мягкий мех, именно из хвостов получаются самые тонкие кисти. Увидишь, мы продадим их очень дорого. А водятся эти противные зверьки только в степи.

– Почему противные? – замороченно спросила Женька.

– Мелкие и прячутся быстро. Поймать их очень сложно. Наран даже пытался приручить дикую кошку, думал, что будет ловить для него кусарок. Но не вышло, кошка чуть не сдохла у него, отказывалась есть и пить. Пришлось отпустить.

– Надо было котенка брать, – вздохнула Женька. – Выкармливать молоком.

– Да, я тоже так думаю. Но попробуй котенка у матери забери. За такое сама степь накажет. Нельзя убивать кормящую мать, а так просто ни один зверь своего детеныша не отдаст. Звери порой гораздо чище и добрее людей.

Женька, вспомнив свое детство, кивнула. Протянула руку, чтобы потрогать эти самые хвостики, а Баяр вдруг заулыбался, как мальчишка, и мазнул пушистым мехом ее по носу. Она замерла, хлопая ресницами, а мех завораживающе медленно скользнул по ее щеке, потом по губам, спустился на шею, приласкал ключицы. Снова этот его взгляд – потемневший, жадный. Она, не раздумывая больше, шагнула ему навстречу, обхватила руками, запрокинула голову. Готова – и он это видит, не может не видеть. Согласна на все, что он захочет.

Связка драгоценных хвостов упала на пол, мужские руки обхватили ее, вжимая в твердое тело. Горячие как огонь губы прижались к чувствительному местечку за ухом. Женька дернулась, задрожав. Сильные пальцы, отодвинув ткань просторной рубашки, скользнули по ребрам. На мгновение Баяр застыл, тяжело дыша, а потом выпустил ее из рук. Взглянув в наполненные разочарованием светлые глаза и надутые губы, тихо засмеялся.

– Не здесь, Сайхан. Не сейчас. Ты достойна большего. Пусть нашей крышей будет звездное небо, а ковром – шелковая трава матери-степи.

Что ей оставалось делать? Только кивнуть и поднять с пола их “валюту”.

В центре деревни дома были побогаче,чем на окраине, даже обмазанные глиной и побеленные, с деревянными крышами, с резными столбиками, к которым были привязаны разноцветные мешки.

– Это хлеб для нищих, – пояснил Баяр. – Черствый. Голодный будет рад, а сытый мимо пройдет. Считается, что духи милостивых людей охраняют. Наверное, так и есть.

Ведя коней на поводу (верхом по деревне было ездить запрещено), они дошли до небольшого рынка. Несколько навесов с овощами, рыбой и зеленью, пара добротных лавок с тканями и посудой – вот и весь ассортимент. Небогато, но оно и понятно, деревня не самая большая. Зато рыба пахла рыбой, а зелень – зеленью. На вид все было свежее.

Баяр был прав – за каждый хвостик кусарки торговец тканями и красками дал по большой квадратной монете с отверстием посередине. На эти монеты Баяр купил мешочек соли, новую сковородку (старую они все же забыли у реки), муки, рису, сушеной моркови, связку рыбы и пару копченых змей. Остановился на миг у лавки с одеждой, сунул Дженне поводья коня и нырнул внутрь. На связке у него оставалось еще не меньше десяти монет.