class="p1">Это не означает, что сжигать уголь «хорошо», а лишь указывает на то, что по многим человеческим и экологическим факторам это лучше, чем сжигать древесину. Как мы увидим, природный газ по большинству показателей также лучше угля. Люди сжигают древесину, а не уголь, и уголь, а не природный газ лишь потому, что на данный момент это топливо, которое они могут себе позволить, а не потому, что это их любимое топливо[444]. В результате более чистого сжигания угля, перехода на природный газ, продвинутых транспортных средств и других технологических изменений в развитых странах произошло значительное улучшение качества воздуха. В период с 1980 по 2018 год уровень окиси углерода в США снизился на 83 %, свинца – на 99 %, диоксида азота – на 61 %, озона – на 31 % и диоксида серы – на 91 %. В то время как показатели смертности от загрязнения воздуха могут расти с расцветом индустриализации, они снижаются по мере увеличения доходов, улучшения доступа к медицинскому обслуживанию и сокращения загрязнения воздуха[445].

Несмотря на эту положительную тенденцию, переход от биомассы к ископаемому топливу далек от завершения. Сегодня люди используют в качестве топлива больше древесины, чем когда-либо в истории, даже несмотря на то, что она составляет меньшую долю от общего объема энергии. Таким образом, прекращение использования древесины в качестве топлива должно стать одним из важнейших приоритетов для людей и учреждений, стремящихся как к всеобщему процветанию, так и к экологическому прогрессу[446].

7. Производственная лестница

Реальная опасность для лесов кроется не в расширении энергоемких фабрик в бедных странах, как утверждают «Гринпис» и «Восстание против вымирания», а скорее, в снижении потребности в них. С одной стороны, за последние полвека Африка добилась видимого прогресса. Производительность сельского хозяйства возросла, но в середине 1970-х годов доля обрабатывающей промышленности в экономике была выше, чем сегодня. «Большинство африканских стран слишком бедны для деиндустриализации, – пишет Родрик, – но, похоже, именно это там и происходит»[447].

Одним из исключений является Эфиопия, которая привлекла Calvin Klein, Tommy Hilfiger и лидера индустрии быстрой моды H&M[448] как низкой заработной платой (на фоне таких стран, как Китай и Индонезия, где она выросла), так и инвестициями в гидроэлектростанции, электросети и дороги[449]. «За последнее десятилетие в Эфиопии наблюдался рост ВВП более чем на 10 % в год, – отмечает Родрик, – в значительной степени благодаря увеличению государственных инвестиций с 5 до 19 % ВВП»[450].

Эфиопии пришлось прекратить кровопролитную 17-летнюю гражданскую войну, в результате которой погибло по меньшей мере 1,4 млн человек, в том числе 1 млн – от голода, прежде чем правительство страны смогло инвестировать в инфраструктуру. «Ресурсы, вложенные в инвестиции (в базовую инфраструктуру, такую как дороги и гидроэнергетика), по-видимому, были потрачены не зря», – говорит Родрик. Этот вклад «повысил общую производительность экономики и снизил уровень бедности в сельских районах»[451].

Лидерство имеет значение. «Чтобы быть успешной, индустриализация должна начинаться с самого верха», – сказал мне Хинь Динь, бывший экономист Всемирного банка, который консультировал правительство Эфиопии. Более двух десятилетий Динь исследовал этот вопрос и писал о том, как бедные страны могут привлечь производство. «Эфиопия добилась хороших результатов благодаря ныне покойному премьер-министру [Мелесу Зенауи], который поехал в Китай за швейными и обувными фабриками»[452].

Я спросил Диня, разделяет ли он мнение Родрика о том, что бедным странам, возможно, потребуется найти иной путь развития, помимо производства.

– В США занятость в обрабатывающей промышленности достигла своего максимума в 20 млн человек в 1978 году, – рассказывает Динь, – и с тех пор страна отказалась от своих низкобюджетных отраслей, чтобы сосредоточиться на более высоком, более специализированном производстве. Это отличается от деиндустриализации Нигерии на 7 или 8 % (доля обрабатывающей промышленности в ВВП) до того, как ее производство достигло стадии зрелости. Во многих развивающихся странах деиндустриализация происходит из-за плохой политики, плохого управления или его отсутствия, а не из-за какого-то естественного пика, как в случае с США или Европой.

Динь отверг мнение о том, что высокая производительность Китая делает расширение производства в африканских странах неактуальным.

– В развивающемся мире всем, богатым или бедным, нужны простые вещи, такие как стулья или обувь, – говорит он. – Но когда я был в Замбии и пошел купить обувь, оказалось, что там не было сделано ни одной пары! В любой стране, бедной или богатой, у вас есть много товаров массового потребления, которые нужно производить. Количество товаров, необходимых в домашнем хозяйстве, с ростом дохода только увеличивается и никогда не прекращается. Я имею в виду одежду, обувь и предметы домашнего обихода.

Динь наблюдал то же явление, что и ван Бентем.

– То, что было у наших бабушек и дедушек, полностью отличается от того, что есть у нас, и мы будем производить намного больше. Я не боюсь, что в какой-то момент индустриализация остановится из-за насыщения спроса.

Я спросил Диня, могут ли бедные страны разбогатеть за счет сельского хозяйства, как это пытается сделать Бразилия.

– Нет ничего плохого в том, чтобы расти за счет сельского хозяйства, – считает Динь. – Но исторически народы так не поступали, потому что возможности для инноваций довольно ограничены. Сегодня мы производим бушель пшеницы (27,2 кг – Прим. пер.) эффективнее, чем 50 лет назад. Но пшеница почти не изменилась. Напротив, телевизор сегодня и телевизор 30 лет назад – это два совершенно разных продукта.

Он указал на разницу между Южной Кореей, у которой ВВП на душу населения составляет 30 тыс. долларов, и Аргентиной – 14 тыс. долларов.

– В Аргентине в 1920 году доход на душу населения был выше, чем в Италии и Корее. Хотя здесь задействовано множество факторов, нельзя не отметить, что путь развития Кореи основывался на производстве, а Аргентины – на других отраслях, и прежде всего – на сельском хозяйстве.

Если Конго когда-нибудь урегулирует свои внутренние вопросы, то каким путем ему пойти, спросил я у Диня.

– Меня попросили проконсультировать штат Осун [в Нигерии], – сказал он. – Я посоветовал им открыться для прямых иностранных инвестиций и постараться создать как можно больше рабочих мест. А до тех пор забыть о том, кому они принадлежат. Просто доставить их сюда. Связаться с китайцами, вьетнамцами или малазийцами и попросить их перевезти фабрики.

Кратчайшего пути к успеху не существует.

– Я читал лекцию в Гарвардском Африканском [деловом] клубе, и кто-то сказал: «Мы не хотим производить одежду и начинать с дешевых продуктов, как Китай. Мы хотим сразу перейти к более высокой добавленной стоимости». Но вы не можете сразу перейти от изготовления велосипедов к созданию спутника. Сначала