Я бегу по коридорам многоэтажки. Не той, где я живу с Эйлсой, а той, где квартировала моя мамаша в компании с Шенксом, ее педофилом-хахалем, до того как он пропал. Она обшарпанная, в лифтах до такой степени воняет мочой, что, даже когда они работают, ты плюешь на все и идешь пешком. Во сне я бегу по лестнице и слышу у себя за спиной их топот, они зовут меня, осыпая оскорблениями. «Мы все про тебя знаем! Даже не надейся!» – визжит моя мамаша. Голоса у них хлюпающие, во ртах слишком много острых зубов. Слышу металлический скрежет когтей, царапающих бетонные ступени, и мне кажется, будто мои ноги увязают в патоке. Я не могу бежать быстрее, как ни стараюсь. Добираюсь до площадки и оглядываюсь.

Они на два лестничных пролета ниже, но стремительно приближаются, сбившись в стаю получудовищ-полулюдей. Вместо пальцев у них на руках длинные и острые ножи, волочащиеся по земле. Они располосуют меня на куски и сожрут. Я слишком сильно устал, чтобы бежать дальше вверх по ступеням, и смотрю на дверь, ведущую с лестницы на этаж. За одной из ободранных дверей грохочет хип-хоп. Сквозь мутную стеклянную панель в дверном полотне я вижу Шенкса – ну куда же без него. Он пронзает меня взглядом сквозь захватанное стекло и, вскинув руку, грозит мне пальцем-ножом, как будто отчитывает за что-то.

Я в ловушке. Они схватят меня, я знаю это. Их пальцы раздерут меня на куски. Именно в этом месте сна я обычно цепенею и просыпаюсь, лишь когда Эйлса добирается до меня. Но не в этот раз. В этот раз я из сновидения получаю мимолетную передышку.

Двери.

Пальцы.

Опускаю взгляд на свои руки. На правой откуда-то взялся лишний мизинец. Я стою на лестничной площадке и почти смеюсь. Все это происходит со мной во сне, и я отдаю себе в этом отчет. Сосредотачиваюсь, и металлический скрежет становится тише. Я смотрю на дверь на этаж, но понимаю, что это не та дверь, которая мне нужна. Тогда я поворачиваюсь к стене, где какой-то криворукий художник при помощи баллончика небрежно намалевал убогое граффити. Я принимаюсь мысленно передвигать линии так, что они образуют небольшую дверцу с круглой ручкой, как с детского рисунка.

Чудища неумолимо надвигаются на меня, но я, не обращая на них внимания, протягиваю руку, чтобы открыть мою новую дверь. И думаю о пляже. Не о том, на котором мы были на паршивых каникулах в Блэкпуле, когда чуть ли не каждый день лил дождь, а Эйлса беспрестанно устраивала подростковые скандалы, потому что ей не разрешили взять с собой ее прыщавого придурочного хахаля, а настоящий шикарный пляж, как на рекламе туристических агентств.

Я поворачиваю ручку и оказываюсь за дверью.

Кошмар рассеялся, и я стою на бескрайнем пляже. Теплый бриз ерошит мне волосы, горячий песок обжигает подошвы, а пальцы ног лижут набегающие волны. На мне шорты с футболкой. Я совершенно спокоен. Мне хочется рассмеяться. Думаю, как было бы здорово, если бы Адель тоже могла это видеть, и внезапно она появляется из ниоткуда – Адель из сновидения. Вода кажется неестественно голубой, но я именно таким всегда и представлял себе океан. Добавляю дельфинов. Потом официанта, который несет нам коктейли в высоких стаканах. Они выглядят странно. Я никогда в жизни не пил коктейль, но на вкус он оказывается похож на клубничную граниту, как, в моем представлении, ему и полагается. Я уже практически совсем готов добавить иглу и ощущение кайфа, но все же не делаю этого. В моем сне я смеюсь, и Адель из сновидения тоже смеется, а потом я не выдерживаю и просыпаюсь.

И тем не менее у меня получилось! Просто не верится. У меня. Получилось! Я могу быть повелителем собственных снов. В следующий раз будет лучше. Я знаю это. Я слишком взбудоражен, чтобы снова заснуть. Времени четыре утра, все вокруг спят, а мое сердце готово выскочить из груди. Я уже сто лет так ничему не радовался. Это было волшебство. Настоящее волшебство, а не наркотический кайф. Меня распирает от желания пойти и рассказать обо всем Адели, но девушек держат в другом крыле, а я не могу рисковать быть застуканным. Они в два счета вышибут меня отсюда. Когда я только попал сюда, я был бы этому очень рад, но теперь все изменилось. Я нахожусь в состоянии абсолютной эйфории. Даже сейчас я лыблюсь как идиот, когда пишу эти строки. Я не стану говорить ей, что вообразил ее на пляже рядом со мной и что она появилась там в ту же секунду, как будто так и надо было. Как будто я не представляю себе счастья без нее. Это пугает и меня самого, а уж что она подумает по этому поводу, хрен знает.

Мы отбыли здесь уже почти половину нашего срока. Что будет, когда нас выпишут? Мне как-то слабо верится, что Доктор Дэвид будет рад моему присутствию в их жизни. Адель утверждает, что я ему понравлюсь, но она не разбирается в людях так, как я, а он производит на меня впечатление человека, одержимого желанием контролировать все и вся.

Все-таки интересно, за каким дьяволом к ней приезжали адвокаты? Я не стал пытаться вытянуть из нее ответ на этот вопрос, но после их отъезда она была какая-то странная. Ладно, рано или поздно она все равно мне все расскажет. Я хорошо умею развязывать языки. Даже на сеансах психотерапии я сейчас больше слушаю, нежели говорю сам. Все хотят говорить о себе, любимых. Это незыблемый принцип. Пожалуй, мне стоило бы устроиться сюда на работу (шутка).

За окном уже просыпаются птицы. До сих пор не могу поверить, что у меня получилось. Все эти щипки и пересчитывания пальцев оказались не напрасными. Я взял под контроль свой сон. Дэвид этого не умеет. Это что-то, доступное только ей и мне…

Перед глазами у меня все расплывается, и последнее предложение я вынуждена прочесть дважды, потому что от вина мысли в голове путаются. Я закрываю глаза. Всего на секунду. Тетрадь выскальзывает у меня из рук. Нужно пойти почистить зубы, мелькает в моем затуманенном мозгу смутная мысль, и я проваливаюсь в сон.

Адель

Это просто ужасно. Ужасно. Никакими другими словами сегодняшнее утро не описать. Вопли наконец прекратились, но эта мертвящая тишина еще хуже. Мне плохо. Меня колотит. Я просто не знаю, что сказать, и надо ли вообще что-нибудь говорить. И можно ли тут что-то сказать. И все это дело моих рук.

– Я перебираюсь в гостевую комнату. Пока что. Не знаю, на какое время. Думаю, так будет лучше. Пока мы не решим, что делать дальше.

Его голос звучит профессионально спокойно, но я вижу, что он в ярости. Я хорошо его знаю. Мне хочется рыдать, но я сдерживаюсь. На моем лице застыла маска высокомерного бесстрастия. Не хочу, чтобы он знал, как сильно ранит меня своим отношением.

– Где кредитка? – ледяным тоном спрашивает он.

Вещи, заказанные мной из телемагазина, начали прибывать в восемь утра, а к девяти уже все были на месте. Я все рассчитала с ювелирной точностью, немного доплатив за доставку в определенный промежуток времени. На то, чтобы сделать все эти покупки, у меня ушло чуть больше часа, зато теперь на кредитке Дэвида висит космический долг за мои наобум сделанные приобретения. Новая кофемашина – самая лучшая модель. Новая хлебопечка – то же самое. Какие-то украшения. Дорогущая фотокамера. Кухонный комбайн со всеми причиндалами. И гвоздь программы – навороченная беговая дорожка. Несколько тысяч фунтов псу под хвост.