— Коста-Рика. Хотел бы съездить туда как-нибудь.

— Прекрасное место. Вы обязательно должны съездить. — Она протянула ему бокал.

Он сделал глоток.

— Я работаю на правительство. Прямота ее удивила.

— Да, я знаю.

Он и бровью не повел.

— Я знаю, что вы знаете. И сейчас мне нужна ваша помощь. Если вы не захотите сотрудничать со мной, пришлют другого. Кого-нибудь…

— Менее привлекательного?

Он рассмеялся. Надо признать, он действительно привлекателен.

— Мы, конечно же, знаем ваши псевдонимы, нам известны ваши счета и значительные суммы наличных, которые вы кладете в банк. Мы предполагаем, что есть еще большие суммы, но не знаем, где именно. Эта история начиналась как дело о неуплате налогов. Но сейчас, похоже, приобретает уголовный характер. Я знаю, что вы этого не хотите.

Она удивилась еще больше:

— Уголовный характер? Это смешно!

— Мы не понимаем, с чем имеем дело. Откуда у вас такие суммы наличных и сколько еще, о которых мы не знаем.

— Дорогой сэр, если бы я хотела, чтобы вы об этом знали, вы узнали бы, — улыбнулась она. Она увидела, как он смотрит на ее губы, и вздрогнула. Губы, улыбка всегда были своего рода строгим деловым костюмом, неизменно сдержанным.

— Миссис Чэндлер, мы с вами должны работать вместе, только так я смогу защитить вас.

— Зовите меня Констанс. Как же мы можем вторгаться в интимную сферу — ведь беседа о личных деньгах не иначе как интимная, — если вы будете настаивать на смешном обращении по фамилии?

— Вы же понимаете, они скоро придут. Они намерены обыскать все и даже заключить вас под стражу, если вы не поможете мне найти способ объяснить ваши обстоятельства.

— Как, прислать полицию с ордером на обыск? На каком основании? Нужна причина. Нужны доказательства. В противном случае это незаконно.

— Они найдут причину, поверьте. Если вас подозревают в распространении наркотиков…

— Я против употребления наркотиков в любой форме, за исключением, разумеется, выписанных врачом препаратов вроде ксанакса или амбиена, при необходимости.

Он расхохотался.

Вот опять. Поворот головы, ослепительная улыбка, тепло, естественное человеческое тепло, исходящее от него. Он всегда так собран, напряжен, но стоит ему рассмеяться или вообще поддаться эмоциям — и он не в силах их скрыть, чувства сами рвутся наружу.

— Я не распространяю наркотики. Я против наркотиков и никогда не ввязалась бы во что-то, что считаю неэтичным. Поверьте мне!

— Но они-то не верят, и обязательно придут, и сделают все, что угодно, чтобы доказать свою правоту.

— Этого я не потерплю, — с негодованием заявила она, поднимаясь.

Он улыбнулся:

— Знаю. Поэтому я здесь.

— Откуда мне знать, что вам можно доверять? — Хотя прекрасно знала, что можно. Она уселась на место.

— Потому что я единственный, на кого вы можете рассчитывать. И хочу помочь вам выпутаться из этого дела.

Некоторое время оба молчали, она смотрела, как он пьет, кладет ногу на ногу, поправляет галстук.

— Вы должны довериться мне…

— В последний раз, когда мужчина говорил мне подобное…

На этот раз он улыбнулся, игриво приподняв брови.

— Пойдемте.

Оба поднялись, она взяла его за руку и повела в спальню. Остановившись в дверях, оба устремили взгляд на кровать. Он покачал головой, усмехнулся, не в силах сдержаться.

— Это вам известно, — заключила она. — Вы здесь побывали.

— Да.

— Все нашли?

— Думаю, да.

— Туалет?

— Да.

— Рояль?

— Да.

— Коробка из-под печенья?

— Там тоже.

— Стена?

— Да.

— И под матрасом.

— Очень смешно.

Они вернулись в кабинет.

— Но откуда? Это же не заработок журналиста.

— Дорогой мой, а вот этого я не могу вам рассказать, хотя очень хотела бы. Это моя тайна, то, что я есть на самом деле, моя жизнь, то, чем я занимаюсь, очень личное и крайне важное — и пускай таковым и остается.

Он был разочарован, его не захотели посвятить в тайну.

— Тогда я не могу гарантировать вам защиту. Поскольку вы мне не доверяете, я не могу вам помочь.

— Вы не…

— Нет, но я не смогу удержать федеральную службу, если они соберутся провести обыск. Как только они обнаружат все это, тут же подумают о наркотиках.

— Вы тоже так думаете?

— Это смешно. Конечно, нет.

— Неужели для женщины не существует других путей заработать деньги? И хотя мне противно это признавать, но заработала я их не продажей подписки на журнал или своего тела.

Он ужасно злился, что она не рассказала правды. С другой стороны, а с чего бы? Он же работает на правительство! Он знает, что у нее полно наличных, но их происхождение по-прежнему загадка.

Он повернулся, собираясь уходить. Она ухватила его за рукав:

— Я верю вам.

— Неправда. Мы знали — и вы знали, что нам это известно, — что у вас есть деньги. Теперь я знаю, где они. И что? Если вы не доверяете мне настолько, чтобы рассказать, откуда они у вас, я не могу вам помочь.

Отчего он так разозлился? Ему лгали всегда. Каждый мошенник, каждый фальшивомонетчик, каждый неплательщик налогов — лгали все. Но в этот раз это его задевало, и он понимал почему.

Она ему нравилась.

Выходя за дверь, он не знал, что собирается делать. Обернувшись, он бросил взгляд на нее, стоявшую в дверях спальни. Гордая, но упрямая, сильная, манящая, прекрасная. Она великолепна, но не сможет ускользать от властей вечно.

Она улыбнулась на прощание так, что он решил защищать ее любой ценой.

Стук, резкий стук, грохот в дверь квартиры напугал Нину. Она вскочила, толкнув стол, от чего кусочки стекла, которые она так старательно разобрала по размеру, цвету и фактуре, вновь перемешались. В это время дня она никого не ожидала и работала над новой композицией. Из магнитофона лилась «Маленькая ночная серенада», а она сама во всю мощь легких распевала «Песню мельника», совершенно не в тональности, и чудесный вальс Сондхейма звучал, как атональное произведение Стравинского. Сэм, мирный дневной сон которого был грубо нарушен, залаял.

— Какого черта?..

— Нина, открой. Это я, Исайя.