раз… Так и Сильвестр без трепета хулит этих «корыстолюбцев». Ты не уходи от ответа! Говори, ты за царскую власть или нет?

— Да как же может быть по иному, государь?! — возмутился Адашев.

— А так, Алексей Фёдорович, что вся эта ваша партия «нестяжателей» против какой либо власти вообще. Они за равноправие и общины. Как первые христиане… А у тех царя не было, кроме Христа. Вот и думайте, кто для власти, то есть для меня, сподручнее? Те кто организовал хозяйство запрудами, механизмами и в голодный год хлебом кормит, или те, кто народ от меня в северные леса и Сибирь уводит…

Все помолчали. Сильвестр отвернулся в одну сторону и «надулся», Адашев в другую. Оба на Саньку смотреть не хотели. Так и ехали до остановки на ночлег.

Тему эту ни Сильвестр, ни Адашев больше не начинали. Зато её начал снова Санька, но уже день на пятнадцатый пути.

— Где сейчас Максим Грек? — спросил он как-то Сильвестра. — Жив ещё?

Духовник, почти переставший с Санькой разговаривать, встрепенулся.

— Так, это… В Троицкой лавре… В Сергиевом посаде.

— Далеко от Москвы?

— Так, это… Вёрст сто… Но в Москву ежели не ехать, то ближе будет.

— Поехали к нему. Повидать хочу.

— Поехали! — обрадовался Сильвестр.

— Я вот что придумал, — сказал Санька. — Пусть забирает в свою епархию новый собор на лобном месте, что Барма Постник возводит и обустраивает его так, как хочет. Поможете ему? И пусть покажет, что такое нестяжательство.

Сильвестр посмотрел на Саньку почти зло. Хорошо, что Санька этот взгляд «не видел», а то должен был бы как то на него отреагировать.

— Ты так и не понял, государь, что для «нестяжателей», как ты нас называешь, не нужны храмы. Храм требует если не злата, то денег. А деньги — это и есть злато.

— Значит, храмы вообще не нужны?

— Не нужны, государь.

— А где проповедовать?

— Небо наш храм!

— Вот так вот? Прелестно! В лютый мороз будешь проповедовать под небом голубым? Здесь не Иерусалим. На песочке не посидишь. Хотя бы избу для народа ставить надо, и топить её. Тоже злато нужно. Или просто работать.

— Так то изба, а то — храм… Для избы злата надо мало, а работы исихасты не чураются.

— Тфу на вас. Ты хочешь, чтобы я бросил всё и… Как вы не поймёте, что храм и монастырь — это крепость, где всегда прятались люди от угона в рабство. Под небом голубым, или даже в избе от завоевателей не спрячешься. Вы же сами знаете, что монастыри крепости сейчас строят. Какое, нахрен небо голубое, когда враг у ворот?! Алексей Фёдорович, ты тоже считаешь, что под небом сражаться лучше, чем за стенами каменными?

Адашев к тому времени уже выздоровел и ответил весело.

— Нет, Александр Васильевич. За крепостными стенами и с пушками сподручнее.

— Ну так не е#ите мне мозг, — выругался, не выдержав, Санька, но не зло, а весело. В это время «это слово» не считалось матерным. — Давайте строить, а не разрушать. И вот ещё, что…

Санька приблизил «незрячие глаза» к лицу Сильвестра.

— Мне нужен Максим Грек и все ваши епископы живыми и здоровыми, потому, что я тоже за свободу, равенство, братство, но в разумных пределах. Пока оно не переходит в предательство. А предательство я не потерплю. Я точно знаю, что надо делать, но пока не знаю, как. И вы, или со мной, или нет. Выбирайте сразу. Советоваться буду, но после того, как обсудим, будет так, как я сказал. Выбирайте. И ещё… России нужны храмы, а не избы. А если кто из вас обижаться надумает и в молчанку играть, что-то в душе тая, то это тоже не со мной.

Глава 16

— Не пойму я тебя, государь, что ты хочешь от меня? — наконец спросил измождённый возрастом и невзгодами старец, в которого превратился Максим Грек к своим восьмидесяти трём годам. — Немощен я управлять храмом.

— На сколько я знаю, там пока нечем управлять. То, что строится, это, скорее, памятник, а не храм.

Санька посмотрел на Сильвестра.

— Да. Возведена центральная шатровая часть храма. А про отопление я не знаю…

— Почти, что под небом голубым, — усмехнулся Санька. — Пока денег не насобираете, буду давать из казны. Вам, нестяжателям много не надо. Щи да каша — пища ваша. Продержитесь и на государственном финансировании. Поставим всё же избу для служек и дьяков, чтобы не перемёрзли, бо в том, что строит Барма Постник, печи не предусмотрены, как я помню.

— Я под Макария не пойду, — упрямо буркнул монах. — Да и не даст он мне сан.

— Он не даст, так Константинопольский патриарх даст, — скривился Санька, и Сильвестр вздрогнул, так эта ухмылка была похожа на «кривляние» Ивана Васильевича.

— Как-кой Константино… пт… патриарх? — еле выговорил от волнения Грек.

— А не знаю. Кто сейчас там? — спросил Санька у Сильвестра.

Тот схватил ртом воздух.

— Дэ-дэ… Ди… Дионисий.

— Ну, вот… Дионисий, так Дионисий. Пошлём туда Сильвестра. Он обскажет всю ситуацию, что тут у нас твориться. Сильвестр может нагонять жути. По себе знаю. Он мне все нервы вымотал за двадцать дней пути. Думаю, тебя могут назначить сразу патриархом.

— Что вымотал? — переспросил Грек.

— Не заморачивайся. О другом думай. Готов стать первым Российским патриархом?

Старый человек, проведший в заточении почти тридцать лет, испуганно заморгал. Санька видел по его ауре, что ещё чуть-чуть и сердце его остановится и Санька подумал, что может зря он это затеял, этот преждевременный разговор. Отправил бы потихоньку Сильвестра, тот привёз назначение и объявили бы о нём всем. И Греку в том числе.

Александр усмехнулся. Тогда бы точно душа монаха не выдержала стресса. Санька попробовал как-то повлиять на работу сердца старца, но результата не почувствовал.

— Да ладно тебе, отче. Чего прежде времени переживать? Пока туда, пока обратно. Ещё дожить надо. Сумеешь ли?

— Типун тебе на язык, прости господи, — сказал будущий патриарх. — Что ж ты каркаешь?

Будущий патриарх, видимо от растерянности, «попутал берега».

— Прощаю в первый и последний раз, — сказал Александр, сурово сдвинув брови. — Спишем на неожиданность. Ещё хоть раз пожелаешь такого добра своему правителю, сразу укорочу на голову. Веришь? И не носить ей патриаршей… Как у них шапка называется?

— Митра, — прошептал Сильвестр.

— Во! Митры не носить ей. Твоей голове, если будешь лаяться. Даже, когда патриархом станешь.

Санька показал свой натруженный физическим трудом кулак. Он ведь и топор, и пилу, и рубанок держал по несколько часов в день, и канаты крутил,