– Мы хотели бы больше узнать о результатах вашего исследования, – сказал он.

Ужин был в роскошном ресторане рядом с конференц-центром. За столом сидели шесть представителей компании. Они забрасывали меня вопросами – естественно, пытаясь выудить информацию. Я вела себя осторожно. Мне нужно было рассказать им достаточно, чтобы заинтересовать, но не выдать слишком много информации, чтобы они могли украсть мои идеи и начать самостоятельное исследование. Ведущий исследователь был знаком с Эндрю Шелли, но не так впечатлен лауреатом Нобелевской премии, как я.

– Подумать только, Шелли хотел использовать его как противозачаточное средство! – сказал он и расхохотался.

Наверное, множество людей сделали то же самое за моей спиной, когда я предложила применять этот препарат для лечения ревматоидного артрита, поэтому я просто вежливо улыбнулась.

Я оказалась в новой области, о которой мне было известно слишком мало. Как реагировать на предложения, которые может сделать фармацевтическая компания? Я была решительно настроена не очаровываться роскошными ужинами и неформальными беседами за столом. Для меня это был шанс открыть новый способ лечения аутоиммунных заболеваний, а такие возможности выпадают не часто. Крупное исследование будет стоить более 20 миллионов крон (два миллиона долларов США), которых, само собой, у меня не было. Мне требовалась помощь того, кто разбирается в деловой стороне медицинских исследований. К своему удивлению, я получила ее после выпуска теленовостей.

В конце 2013 года норвежская телекомпания NRK выпустила новостной сюжет под названием «Новое лекарство от ревматоидного артрита», в котором журналист берет интервью у одной из моих пациенток. Она выразила надежду на то, что препарат скоро станет общедоступным. «Он сможет полностью изменить мою жизнь и жизнь многих других людей», – сказала она. Я думала, что этот сегмент будет транслироваться только локально, но NRK передавала его по всей стране в рамках вечерних новостей.

На следующий день я получила электронное письмо, в котором говорилось: «Я видел вас вчера в девятичасовых новостях. Это был отличный сюжет, мои поздравления!»

Письмо было от одного из менеджеров Inven2 – крупнейшей норвежской компании, занимающейся коммерциализацией исследований. Ранее я уже связывалась с ее представителями, чтобы спросить совета, но они ясно дали понять, что помощи от них ждать не следует. В шутку они сказали, что мне «пока не следует покупать себе Porsche», а теперь сами решили связаться со мной. Появление на телевидении явно помогает продвинуться.

Inven2 привлекла к делу двух новых людей: Андерса и Йорунда. Я наконец заручилась необходимой поддержкой, чтобы привлечь внимание фармацевтической промышленности. Ранее я предполагала, что мне понадобится год на проведение более крупного исследования, которое покажет, эффективны ли ингибиторы гонадолиберина. Но потом мы приняли очень важное решение о том, каким должен быть следующий шаг.

Все началось с простого вопроса в электронном письме от Андерса: возможно ли тестировать ингибитор гонадолиберина на маленькой группе пациентов в течение более длительного времени? Это подсказало бы нам, будет ли длительный курс лечения эффективнее пятидневного. Руководство больницы Бетаниен было готово поддерживать экспериментальное исследование до тех пор, пока у избранных пациентов не появились бы другие варианты лечения. Фармацевтический комитет больницы также дал согласие.

Мы были готовы к нашему первому пациенту.

«Это ее обрадует», – подумала я. В моем кабинете сидела пациентка по имени Сандра, принимавшая участие в первом исследовании. Ее состояние улучшилось уже после пяти дней лечения. С тех пор она несколько раз спрашивала, может ли снова испробовать на себе ингибитор гонадолиберина. Ее лицо светилось: она явно знала, о чем пойдет речь.

– Мы решили испытать препарат в течение более длительного времени на небольшой группе пациентов, – сказала я.

Сандра широко улыбнулась, и я понимала почему. У нее был тяжелый ревматоидный артрит, она перепробовала все существующие лекарства, но ни одно из них не оказалось эффективным. У врачей закончились варианты, и это был ее последний шанс. «Будет относительно безопасно начать с нее», – подумала я и подробно рассказала о возможных рисках, предупредив, что это экспериментальное лечение. Я не дала ей никаких обещаний.

– Что вы думаете? – спросила я.

– Я молилась, чтобы мне снова стали вводить этот препарат, – ответила она. – Конечно, я хочу попробовать.

* * *

Сандра получила первую дозу препарата в марте 2014 года. Ей было дано кодовое имя «Пациентка 1». На этот раз мы выбрали другой тип ингибитора гонадолиберина: он действовал точно так же, но эффект от каждой дозы длился дольше. Большие дозы этого препарата обычно назначают мужчинам с раком предстательной железы. Я внимательно рассчитала дозировку и тщательно обследовала Сандру, желая удостовериться, что в остальном ее организм здоров.

Через несколько дней мы взяли у нее кровь на анализ. Перед нами стояли прежние вопросы: отреагирует ли иммунная система на блокировку гонадолиберина, и покажут ли анализы крови уменьшение воспаления. Мы оценили воспаление, измерив уровень С-реактивного белка (СРБ). Чем активнее воспаление, тем его уровень выше. До первой дозы препарата уровень СРБ был 55, то есть очень высокий. Норма для человека, не страдающего воспалением, не превышает пяти. Однажды, когда я тяжело заболела гриппом и не могла работать, я измерила свой уровень СРБ, который на тот момент был 25. Это многое говорит о том, насколько сильное воспаление происходит в организме пациентов с ревматоидным артритом.

«Этого не может быть», – прошептала я, увидев результаты. Уровень СРБ, который раньше был выше 50, спустя всего несколько дней с начала лечения упал до 20 с небольшим. Я все перепроверила. Да, результат был верным. Странно, что число на экране – это одна из немногих вещей, способных заставить меня плакать, однако так я снимала напряжение, которое накапливалось в такие моменты. Настолько сильное снижение уровня СРБ не могло быть чистой случайностью.

– Боль почти прошла, – сказала Сандра, придя ко мне на прием.

По ее словам, утренняя скованность, столь типичная для пациентов с ревматоидным артритом, значительно уменьшилась. Теперь ей не нужно было часами заставлять свои суставы работать. У меня на глазах опухлость ее суставов сократилась. Вскоре она смогла больше работать, и энергия снова наполнила ее тело, словно водопад, оттаявший весной.