«Какое неуважение!» – подумала я, последовав за ним.

– С кем ты говоришь?! – крикнула я с лестницы. – С проклятым премьер-министром?

Дверь в кабинет медленно приоткрылась.

– Да, – прошептал он и закрыл дверь.

Я спустилась по лестнице, чувствуя, как пылают щеки.

* * *

К осени 2009 года мне удалось набрать всего половину пациентов для исследования. В то же время я приступила к обязательной резидентуре в другой больнице и… снова забеременела. Пока мой живот рос неделя за неделей, я вела большое исследование и полный день работала в отделении неотложной помощи в больнице Телемарка.

Так шли дни: жизнь была беспокойной, и вскоре мы стали семьей из пяти человек. Я работала до самых родов, и через пять дней после появления на свет дочери вернулась в свой домашний кабинет. Я принесла туда пеленальный столик и кормила дочь грудью во время перерывов. Малышка радостно чирикала, лежа у меня на груди, пока я работала. Я не особенно этим горжусь, но в этом была необходимость. Исследование и так затянулось, а мне хотелось двигаться вперед и искать ответы на свои вопросы.

Мысль о том, что я не справлюсь, даже не приходила мне в голову. Резидентура длилась ограниченное время, исследование тоже должно было завершиться в какой-то момент. Кроме того, вести исследование мне нравилось – я словно была в своем маленьком пузыре. Что бы ни происходило, исследование всегда было со мной. Часто я укладывала детей спать и сразу ехала на работу, где оставалась, пока не приходила пора будить детей и кормить их завтраком. Робин начал беспокоиться о моем здоровье.

– Люди умирают от недостатка сна, – сказал он однажды.

Его ворчание меня раздражало. В конце концов, я была не единственной в нашей семье, кто засиживался на работе. Тем же вечером я вернулась в свой кабинет и опять работала до утра. Когда я разбудила дочку утром, она с грустью посмотрела на меня.

– Ты всю ночь работала? – спросила она.

Я попыталась улыбнуться и успокоить ее, пока доставала одежду.

– Ты можешь от этого умереть? – внезапно спросила она.

Она явно слышала наш вчерашний разговор с Робином и испугалась. От этого у меня заболело сердце.

– Нет, это не опасно, – сказала я, сажая ее на колени. – Я сейчас много работаю, потому что нужно закончить важный проект, но в этом нет ничего опасного.

Мы сидели с ней вместе, и я гладила ее по голове.

Со стоном я вытащила два огромных мусорных мешка из бака за зданием больницы. Я тихо проклинала минусовую температуру на улице, из-за которой мои пальцы превратились в сосульки. «Какой чудесный февральский денек!» – подумала я, ставя мешки друг на друга. Я забралась на них, склонилась над баком и стала копаться в его великолепном содержимом. Единственное тепло исходило от моего дыхания, когда я, пыхтя, развязывала один мусорный мешок за другим.

Препарат для исследования привезли сегодня утром, и содержимое этого свертка стоило миллионы крон. Сотрудники больницы не привыкли получать посылки для исследовательских целей, поэтому не знали, как важно сохранять подробную информацию обо всем, в том числе и о том, что препарат был транспортирован надлежащим образом. В таких посылках есть специальное устройство, фиксирующее температуру, при которой препарат находился во время перевозки, и ведущее журнал. Если препарат подвергнется воздействию слишком высоких или низких температур, он может испортиться. Когда мне сообщили, что препарат доставили, я в первую очередь стала искать температурный регистратор.

– Где температурный регистратор? – спросила я.

Сотрудники больницы растерянно посмотрели на меня.

– Не было никакого регистратора, – ответил кто-то.

Я отказывалась верить, что фармацевтическая компания отправит почтой настолько ценный груз, не вложив температурный регистратор.

– Где упаковка? – спросила я.

Мне указали на гигантский мусорный бак на заднем дворе больницы.

Больничный мусор не для слабонервных: в баке немало биологических отходов. Не такую жизнь я себе представляла, мечтая стать исследователем. В тот момент я пожалела, что не составляю часть большой исследовательской среды с отработанными процедурами и опытным персоналом. Тогда мне не пришлось бы копаться в мусоре, как сорока в поисках еды. Я чувствовала, как коллеги сверлят меня взглядами через окно.

Перерыв содержимое трех мешков с мусором, я наконец нашла его. Я чувствовала себя золотоискателем из комиксов о Дональде Даке, который неожиданно нашел золото, и внутренне ликовала: еще один кризис предотвращен.

Мне наконец удалось найти сто пациенток для своего исследования. Я давала им ингибитор гонадолиберина всего пять дней: первую дозу они получили в понедельник, а последнюю – в пятницу. Я практически ежедневно брала у них кровь на анализ, чтобы следить за изменением уровня гормонов и цитокинов.

Ингибиторы гонадолиберина тщательно протестированы и считаются безопасными – у них мало побочных эффектов. Однако прекращение функционирования всей системы половых гормонов не могло обойтись без последствий: на время пациентки стали бесплодными. Последствия длительного применения ингибиторов гонадолиберина еще не были подробно изучены, поэтому я действовала осторожно и использовала препарат только в течение пяти дней.

Я не знала, улучшится ли самочувствие пациенток, и не была уверена, что пяти дней окажется достаточно, чтобы заметить разницу. Возможно, это слишком короткий срок, чтобы препарат оказал заметное действие. В подобных исследованиях улучшение самочувствия пациентов – главная цель, поэтому это самый важный фактор из измеряемых исследователями. Еще важнее для меня был другой вопрос: влияет ли блокирование гонадолиберина на иммунную систему?

Когда Филип Хенч обнаружил волшебное действие кортизола, он заметил, как сильно этот гормон влиял на иммунную систему и сокращал воспаление. Мне хотелось понять, окажет ли блокирование гонадолиберина такой же эффект. Если да, ученые смогут найти новый способ лечения ревматоидного артрита.

Конечно, безопасность пациенток во время проведения исследования стояла на первом месте. Применение нового препарата всегда сопряжено с риском. Хотя серьезные побочные эффекты редки, все же это самый большой страх любого исследователя. Ингибиторы гонадолиберина относительно безопасны, но я не могла полностью исключить возможность нежелательных последствий.