– А вы это цените? – перебила Уида.

– Уют? Конечно! – ответил Джехан. – Сам я этого совершенно не умею. У меня дома… впрочем, вы сами увидите. Уже скоро.

Они поехали бок о бок шагом. Джехан продолжал:

– Иногда я заезжаю к нему – посидеть у очага, поболтать, выпить. Посетителей в харчевне обычно немного, так что у него находится для меня минутка. А вчера мне, кроме всего прочего, хотелось порасспросить его о новостях. Он был мрачен, чего за ним обычно не водилось. «Это только начало, – сказал он мне, когда мы сидели с ним на кухне. – Помяните мое слово. Помяните мое слово, господин Джехан, это только начало!»

– Что он имел в виду? – Эмери зажмурился, потер пальцем веки: он плохо выспался, и солнечный свет резал ему глаза.

– Эльфийскую кровь, что же еще, – вместо Джехана ответила Уида.

Джехан покосился на нее.

– Именно так, любезная дама, – подтвердил он.

– Когда он разгадал меня?

– Когда вы вернулись в харчевню после того, как побывали в деревне Алхвине. В первый-то раз он, как думаю, и многие до него, счел вас обычной любительницей верховой езды. Сейчас в моде загорелая кожа – признак отменного здоровья и веселого нрава. Видите, я слежу за модой! – добавил он с наивной гордостью провинциала.

Эмери мимолетно улыбнулся этому, но сразу же вновь стал серьезен.

Джехан продолжал:

– Но потом, когда он снова увидел госпожу Уиду, что-то «вступило ему в голову», как он выразился. У него как будто глаза открылись.

– Я знаю, почему это вышло, – вздохнула Уида. – Моя вина, целиком и полностью. – Она откинулась к Эмери, прижалась головой к его груди, заглянула снизу вверх в его лицо. – Когда эльфийка влюбляется, она во многом теряет власть над собой. Я больше не умею притворяться, как прежде.

– Поясните, – попросил Джехан.

Уида повторила слова, которые Эмери когда-то слышал от королевы:

– Истинные чувства эльфа – любовь и сострадание. Все прочие – обыкновенное притворство. Эльфа очень трудно вывести из себя, заставить сердиться или испугать. Поэтому мы умеем скрываться среди людей, если это нам, конечно, нужно. Но утаить любовь эльф не в состоянии.

Эмери поразило, с какой простотой Уида говорила о своих чувствах. Обычно девушки избегали открывать подобные вещи – и не только посторонним людям, но и близким. Однако для Уиды это было так же естественно, как дыхание.

Джехан сумел отнестись к этому признанию с уважением.

– Не буду притворяться, что вполне понимаю вас, – сказал он. – Но общая картина ясна. Сделав свое открытие, хозяин наш перепугался. Он боится эльфийской крови. Боится вашего влияния. Видите ли, у него ничего нет, кроме этой харчевни. Что будет, если продукты испортятся, если люди, побывавшие под его крышей, начнут болеть? Он долго говорил со мной об этом. Я даже не пытался разубеждать его.

– Почему? – спросил Эмери.

– Бесполезно, – кратко ответил Джехан и замолчал.

Они миновали поляну, спустились к ручью. Уида жадно втягивала ноздрями воздух: здесь пахло сладкими пушистыми цветами, которые часто облюбовывают подобные сырые долинки.

Джехан снова нарушил молчание:

– Он долго объяснял, почему обязан уничтожить всякое эльфийское влияние… Наконец он взял лошадь и отправился в деревню. Сказал, что позовет мужчин, какие остались, чтобы уничтожить эльфийку. Смыть ее следы, так сказать.

– А он не боялся, что, пролив эльфийскую кровь в своем владении, он навсегда отравит собственную землю? – с презрительным видом осведомилась Уида. Ее раздражал контраст между прекрасной природой, которую она созерцала, и жуткими разговорами, в которых она вынуждена была участвовать.

Джехан грустно улыбнулся.

– Никто и не собирался проливать вашу кровь, моя госпожа. Вас бы попросту сожгли.

Уида фыркнула:

– Меня вы такими разговорами не испугаете, господин Джехан. Однажды меня чуть не повесили, знаете?

– Тоже ненавистники эльфов?

– Нет, честные граждане… Я воровала лошадей. Правда.

Джехан засмеялся.

– Что ж, хоть что-то хорошее, не так ли?

Он не стал уточнять, что именно нашел хорошего в услышанном. Эмери же счел, что Уида чересчур похваляется своими подвигами по части конокрадства. В этом было что-то непростительно ребяческое.

Усадьба Джехана показалась вскоре после того, как они поднялись из долинки. Небольшой крепкий дом недавней постройки был обнесен высокой оградой.

– Там дальше есть поле, которое я сдаю в аренду, – махнул рукой Джехан. – У меня два арендатора. Собственно, они-то меня и кормят.

– Вы живете один? – спросила Уида, метнув на него испытующий взгляд.

– Да.

– Что, и уборку сами делаете? И готовите себе сами?

– Нет. Через каждые три дня приходит жена одного из арендаторов. За это я снизил им плату.

– Послушайте, – Уида протянула руку, коснулась седла, в котором сидел Джехан, – вы не обязаны прятать нас. Я знаю, что мы вас стесним. Вы же не любите людей.

– И эльфов тоже, – добавил Джехан. – Это правда. Больше всего на свете я люблю одиночество. Есть люди, которые боятся оставаться одни. Обзаводятся компаньонками, любовницами, целым штатом бесполезной прислуги. Или открывают лавку.

– А у вас была возможность выбора? – осведомился Эмери.

– Что-то в таком роде… – Джехан вздохнул.

– Поясните, – сказал Эмери.

– Сперва устроимся в доме и закроем ворота. – И Джехан первым въехал на двор.

В доме их действительно никто не встречал. Вокруг было пусто и тихо. Эмери оглядывался по сторонам, однако не замечал присутствия никаких других людей. Везде Царил практически безупречный порядок, но он почему-то вызывал ощущение чего-то неживого. Вещи находились на своих местах не потому, что здесь следили за ними, а потому, что ими крайне редко пользовались.

Казалось, хозяин усадьбы ходит по невидимым маленьким дорожкам, которые сам проложил для себя в своих владениях. Он не притрагивался к большей части предметов, не заходил в большую часть помещений. Точно здесь раз и навсегда было установлено множество мелких запретов, которые неукоснительно соблюдались много лет.

Едва появившись в этой «зачарованной» усадьбе, Уида мгновенно нарушила все эти запреты. Одно только присутствие эльфийки смело невидимые преграды. Она сразу же заполонила собой почти весь дом. Повсюду слышался ее голос. Она разговаривала сама с собой, то напевала, то возмущалась, трогала вещи, передвигала и перекладывала их, кое-что даже ломала, а маленькое золотое колечко, которое можно надеть только на женский мизинчик, попросту украла.