— Это твой папа там у нас дома? — спрашивает маленькая девочка с велосипедом.

— Думаю, да, — отвечает Банни-младший, который собирался почитать в энциклопедии про Мату Хари, но никак не может сосредоточиться на словах, потому что очень волнуется за отца. За завтраком в гостинице папа скакал так, будто ктото поджег ему штаны. Сначала он съел кусок сосиски, потом встал, долго-долго говорил по телефону, потом снова сел и весь облился кофе. После этого он скрылся в туалете и сто лет оттуда не выходил, потом бегал по всему ресторану за официанткой и со скоростью миля в минуту что-то ей говорил — кто ж его знает, что именно, Банни-младший, например, уж точно не знает. Мальчик быстро позавтракал и, поскольку ему не терпелось поскорее уехать, достал из кармана список клиентов.

— Куда теперь, пап? — спросил он, но папа сказал, что для начала им надо нанести визит постоянной покупательнице из Роттингдина — такой, которая всегда будет им рада. Она просто без ума от этого крема для тела!

Через мгновение Банни уже набивал рот яичницей и тостами и снова бегал по всему залу за официанткой, размахивая над головой руками, как будто это кроличьи уши. С утра он надел новую рубашку с коричневыми и оранжевыми диагональными полосками и галстук с картинкой, на которой кролик с повисшими ушами высовывает голову из шляпы фокусника. Но он не побрился, и волосы на голове торчали во все стороны так, как будто бы всем было на них наплевать.

Банни-младший не привык беспокоиться об отце. Обычно он куда больше волновался за маму. Однажды, когда папа куда-то уехал, она пришла к мальчику в комнату, села на край кровати, обняла его и долго-долго плакала, а он лежал и не понимал, что делать, и все только думал о том, куда же подевалась та мама, которую он знал раньше.

И вот теперь он сидит в “пунто” рядом с большим новым домом в Роттингдине, и девочка примерно его возраста, ну или немного постарше, задает ему вопрос. Она сидит на велосипеде, и на щеке у нее небольшая коричневая родинка. Прежде чем снова с ним заговорить, она три раза звенит в звонок. — Твой папа трахает мою маму, — говорит она.

Она одета в клубничные майку и трусы, и на груди у нее серебряными заклепками выведено слово “toxic”. Когда она оборачивается, чтобы взглянуть на свой дом, Банни-младший замечает, что одна сторона трусиков влезла девочке в попу.

— Это мой папа, — кивает он. Зажмурив один глаз и высунув голову из окна машины, он смотрит на дорогу сначала вправо, а потом влево, но толком и сам не знает, что ожидал там увидеть.

— Да, я знаю, — отвечает девочка. — Он вставляет ей свой хрен. Мальчик отвечает коротким кивком, но ноги его под сиденьем начинают бешено болтаться.

— Ну да, — говорит он. — Мой папа — лучший продавец в мире. Девочка слегка покачивается туда-сюда на велосипеде.

— Она всегда выгоняет меня на улицу. Но ее все равно за сто миль слышно. Орет, как курица, которой голову скручивают. Ку-у-у-ка-ре-ку! Для наглядности девочка машет согнутыми локтями, словно крыльями.

— Ты хотела сказать, как петух, — поправляет ее мальчик.

— Ну, может, и петух. Неважно. За сто миль слышно.

— Мой папа мог бы продать твой велосипед барракуде, — говорит Банни-младший.

— Кому? — переспрашивает девочка, отодвигая с глаз челку.

— Это такая хищная рыба, — объясняет Баннимладший. — Ее челюсти вооружены сотнями острых, как лезвия, зубов.

— Ого, — говорит девочка. Она опять звенит в звонок на велосипеде.

— Это мне папа купил.

— Велосипед?

— Нет, звонок. Девочка еще немного раскачивается на велосипеде и безо всякого повода корчит рожу. Банни-младшему эта девочка нравится. Он считает, что она очень хорошенькая, и к тому же он еще толком никогда не разговаривал ни с одной девчонкой. Некоторое время он притопывает ногами и размышляет над тем, что бы такое еще сказать.

— У меня мама умерла, — без предупреждения объявляет он и чувствует, как внезапно приливает к лицу кровь, он откидывается на спинку сиденья, оскорбленный и готовый сгореть от стыда.

— Правда? — произносит девочка и подкатывает велосипед поближе к окну. Банни-младший видит, что на ногтях у нее блестящий малиновый лак, а на веках — пятна голубых теней.

— Вот бы и у меня мама тоже умерла, — вздыхает она. — Она такая сука. Волна крови утихает, грохот в ушах уменьшается, Банни-младший достает из бардачка солнечные очки и цепляет их на нос.

— Я не хожу в школу, — говорит он. Девочка улыбается, поправляет трусики и убирает с глаз челку.

— Круто, — говорит она.

— Папа говорит, что мне это не нужно. Минуту они ничего не говорят, Банни-младший поправляет на носу очки, а девочка склоняет голову набок и смотрит на мальчика, сидящего в машине, солнце печет, и девочка два раза звенит в звонок. Банни-младший наклоняется к рулю и в ответ два раза нажимает на клаксон. Они улыбаются друг другу и вместе смотрят куда-то вдаль на дорогу. А потом видят, как Банни выходит из дома и идет по выжженной солнцем лужайке, заправляя рубашку в штаны.

— Вон он идет, — тихо говорит Банни-младший. — Мой папа. Ему бы так хотелось, чтобы папа развернулся и снова вошел в этот дом, потому что ему не хочется его видеть, хотя сейчас он выглядит намного лучше, чем когда они только сюда приехали. По дороге сюда папа все время то включал, то выключал радио, вертелся на сиденье, сигналил клаксоном, прикладывался к бутылке и вел машину, как сумасшедший, а когда они добрались сюда, он в буквальном смысле слова поскакал по лужайке к дому, как настоящий кролик. Но больше всего Банни-младшему хочется, чтобы его отец снова вошел в дом, потому что ему в голову вдруг пришел целый миллион вещей, о которых он бы хотел рассказать девочке на велосипеде: о космосе, об африканской саванне, о микрокосмическом мире насекомых, да о чем угодно, и ведь он даже имени ее не знал.

— Прошу меня извинить, юная леди, — говорит Банни, приближаясь к “пунто”. Банни думает о том, что нет ничего лучше, чем перепихнуться с кем-нибудь прямо с утра — это заряжает энергией на целый день. Проснулся он мрачный, с больной головой и полный какой-то мути, и, пытаясь исправить положение, наверное, слишком сильно налег на бутылку. Ему показалось, что, может, получится что-нибудь с хорошенькой официанточкой из гостиничного ресторана, но он не был в этом уверен. А потом он вспомнил о Милене Хак из Роттингдина, и понадобилось лишь звякнуть Пуделю, чтобы уточнить ее адрес. Говорят, муж Милены Хак сбежал с кем-то вдвое моложе себя, и с тех пор Милена увлечена эпическим актом мщения посредством секса с другими мужчинами. Весть об этом быстро разнеслась по округе, и местные жеребцы один за другим потянулись к ней на огонек. Такая возможность обычно бывает очень недолгой и заканчивается всегда слезами, но никто не станет спорить с тем, что в агонии своего уникального вида мщения эти суки отрываются просто по-черному.

— Прошу меня извинить, юная леди, — повторяет он.