Да, Всепьянейший собор — организация, прямо скажем, зазорная, с откровенными намеками на церковную иерархию (пусть даже католическую). Но, во-первых, собор не был публичным, но действовал как этакий постоянный "корпоративчик" своих, проверенных людей, при которых можно и в словах, и даже в буйствах не стесняться (вспомним "Волка с Уолл-стрит"). Во-вторых, мы имеем дело с карнавальным, святочным элементом, вполне тогда допустимым.

Словом, отбирая у Вас вопрос, спрашиваю: коли государь был таким истым верующим, почему же он так сурово обходился с Русской православной церковью? Дело в том, что Петр, будучи умнейшим и проницательнейшим человеком, увязывал веру в Бога с рациональной философией своего века. Тогда, как бы далеко люди ни заходили в познании мира, они все же видели первопричину всего в Боге. То, что Бог создал мир и человека, казалось достаточным, чтобы верить в него. Не нужно обращаться к Нему по мелочам (успешно сдать экзамен или удачно выйти замуж), не следует идолопоклонничать и верить "слезоточащим иконам", разоблачение которых, как и других подобных "чудес", Петр проводил с большим удовольствием. Зачем это все, если общепризнано, что в начале всего сущего был Бог, ну а дальше мир развивался по естественно-научным законам. На Бога надейся, а сам не плошай (или как у Кромвеля — "держи порох сухим"), открывай, усердно изучай законы мироздания, совершенствуй свою жизнь, и в этом Бог будет тебе помощник, хоть конечный замысел Его и непостижим. Сохранилась история о том, как однажды Петр смотрел в телескоп и был потрясен видом звездного неба. Оторвавшись от окуляра, он задумчиво произнес: "Бесконечен звездный мир, что свидетельствует о бесконечности Бога и Его непознаваемости людьми. Светские науки далеко еще отстают от познания Творца и Его творения". Наверное, многие и теперь скажут нечто подобное.

Примечателен и не лишен правдоподобия рассказ царского токаря А. К. Нартова о посещении новгородского собора Святой Софии Петром и Яковом Брюсом — известным книжником, точнее чернокнижником, алхимиком, о чьем безверии и связи с дьяволом говорили многие современники. Стоя с царем возле рак святых, Брюс рассказал Петру о причинах нетленности лежащих в них тел. Нартов пишет: "Но как Брюс относил сие к климату, к свойству земли, в которой прежде погребены были, к бальзамированию телес и к воздержанной жизни, и сухоядению или пощению (от слова "пост". — Е. А.), то Петр Великий, приступя, наконец, к мощам святого Никиты, архиепископа Новгородского, открыл их, поднял их из раки, посадил, развел руки, паки сложив их, положил, потом спросил: "Что скажешь теперь, Яков Данилович? От чего сие происходит, что сгибы костей так движутся, яко бы у живого, и не разрушаются, и что вид лица, аки бы недавно скончавшегося?" Граф Брюс, увидя чудо сие, весьма дивился и в изумлении отвечал: "Не знаю сего, а ведаю то, что бог всемогущ и премудр"". Может быть, Брюс действительно несколько растерялся и сразу не нашел что сказать Петру, который, согласно Нартову, при этом поучительно заметил: "Сему-то верю и я и вижу, что светские науки далеко еще отстают от таинственного познания величества творца, которого молю, да вразумит меня по духу". Представим себе эту фантасмагорическую ситуацию, когда, стоя у переворошенной священной раки с сидящим в ней мертвецом, всероссийский самодержец и ученый генерал-фельдцейхмейстер ведут философскую беседу о пределах познания мира. И эта сцена поражает одновременно своим кощунством (ибо нельзя забывать, что происходит она не в кунсткамере, а в одной из православных святынь, у нетленного праха святого, которому поклоняются поколения верующих с XII века!) и тем, как точно отражает лишенную мистики и суеверия веру Петра, который находил доказательства бытия Божия также и в бессилии науки.

Нет сомнений, что, осуществляя церковную реформу, Петр исходил из положений протестантизма, ставившего государя во главу церкви. Это было неизбежно, учитывая его симпатии к протестантскому образу мышления, его любовь к Голландии и Англии, его имманентный авторитаризм. В итоге в России ликвидация патриаршества сопровождалась установлением коллегиальной формы управления духовными делами, а государь был объявлен главой Русской православной церкви. В этом стоит искать не ересь, а продолжение традиций Московского царства. Главенство государства над церковью существовало всегда. С давних пор на Руси назначение епископов не было внутренним делом церкви, а являлось функцией самодержца, выраженной в форме согласия государя на назначение кандидата, которого церковь рекомендовала на вакантную кафедру. Никогда не было ни равенства, ни настоящего согласия (как тогда говорили, симфонии) светской и церковной власти. Трудно припомнить, чтобы государь в своих делах советовался с патриархом (правление патриарха Филарета при сыне Михаиле Федоровиче не в счет) или чтобы патриарх просил царя проявить милосердие к павшим. Если бы он и обратился с такой просьбой, то, согласно одной из легенд, царь довольно грубо выгнал бы его из камеры пыток, указав при этом верховному иерарху его место на земле. Когда светской власти было что-то нужно, она, не стесняясь, диктовала свою волю церковникам. Сами патриархи попадали на свой трон исключительно с одобрения государя и в дальнейшем во всем зависели от него. В конечном счете ожесточенный спор иосифлян и нестяжателей закончился победой первых, а значит, победой светской власти, дающей церкви все: земли, крестьян, деньги, тарханные грамоты, освобождавшие церковные владения от налогов и повинностей. Ну а кто же кусает руку кормящего? Что ж, дальнейший результат известен. Как писал Бродский, "с государством щей не сваришь. // Если сваришь — отберет".

Петр, в сущности, ничего особенно не подавлял — изначально, в X веке, православная вера была выбрана Владимиром Красное Солнышко не за ее обрядную красоту и благолепие, как сказано в летописи, а за покорность ее служителей византийскому басилевсу, за готовность служить светскому правителю, да еще на понятном толпе туземном языке. Так было до Петра, так стало после него, так есть и сейчас. Когда во второй половине XVII века разгорелась борьба сторонников новой "никонианской" веры с верой старой, будущий патриарх Иоаким выразился более чем откровенно: "Не знаю [ни] старые веры, ни новые, но что велят начальницы, то и готов творити и слушать их во всем".

Реформируя церковь, Петр пошел своим путем, ведущим к установлению в обществе регулярности и целесообразности. Как и во многих других делах, он считал своей обязанностью перед Богом и людьми реформировать церковное устройство, или, как тогда выражались, "духовный чин". Важно, что Петр представлял церковную реформу как богоугодное дело богобоязненного монарха, озабоченного исключительно исполнением своего христианского долга: "Между многими, — читаем мы в указе 1721 года, — по долгу богоданными нам власти попеченьями о исправлении народа нашего ‹…› посмотря и на духовный чин и видя в нем много нестроения и великую в делах скудость, несуетный на совести нашей возымели страх: да не явимся неблагодарны Вышнему, аще толикая от него получив благопоспешества во исправлении как воинского, так и гражданского чина, пренебрежем исправление и чина духовного. И когда нелицемерный Он, Судия, вопросит от нас ответа о толиком нам от Него врученном приставлении, да не будем безответни". Нельзя положа руку на сердце не сказать, что кроме присущего Петру мессианства тут было известное лукавство и демагогия.