– Пришел… – пролепетал Леха.

– На-ко вот, водички попей, – велел красноармеец и подал мятое и покрытое гарью тяжелое ведро.

Из него через дырочки лились струйки, но наполовину оно было заполнено холодной водичкой. Леха жадно присосался, чувствуя, что с каждым глотком ему становится все лучше, словно запыленные мозги протирают ласково влажной мягкой тряпочкой. Еще ему совершенно некстати подумалось, что вот так запойно сосали свою любимую жидкость вампиры в играх и фильмах, и, налакавшись вдосыт, он передал обратно сильно полегчавшее ведерко уже с улыбкой, посмеиваясь над собой: «Тоже мне вампир нашелся! Прокусил жестяное ведро и напился до отвала воды! Вампир – веган!»[35]

Семенов приложился тоже, стараясь, чтобы капавшая вода не мочила зря обмундирование, потом протянул емкость кайфующему от папироски азиату. Пока Жанаев хлебал воду, бывший пулеметчик старательно обрабатывал консервные банки, камешком ровняя края и отогнутые крышки, чтобы зазубрин не осталось. Сходил еще раз за водой, на этот раз, словно спохватившись, все трое помыли руки и лица, с чего вообще-то надо было начать. Потом еще попили. Немцы, видно, порешали все дела и теперь сидели и болтали в тенечке. Пользуясь перекуром, словно чувствуя, что такая благодать ненадолго, Семенов еще раз притащил воды, и теперь все трое напились впрок. А дояр еще и в бутылку воды набрал. Леха, уже немного пришедший в себя, сильно удивился, прочитав надпись на этикетке. Взял мокрую бутыль в руки, убедился, что не ошибся, покачал головой.

– Ты чего? – тихо спросил Семенов.

– Коньяк «Хеннесси», – так же негромко ответил ему Леха. И, поняв, что для крестьянина это ровным счетом ничего не значит, добавил: – У нашего гендира любимый напиток. Ну то есть директор наш такой коньячок пил. Сохранилась, значит, фирма.

Потом Леха подумал, что много уже чего такого знакомого видал за последнее время тут – начиная со звезды «мерседеса» и кончая этой бутылкой, и жестяной синей коробочкой от крема «Нивея», в которую немец уложил свои затрофеенные значки и эмблемки. Практически такая же баночка стояла на полке в шкафчике в ванной у Лехи. Куда как знакома. И «Беломор», кстати, тоже знакомым показался[36]. Хоть картинка и другая немного, а в общем пачка угадывается с первого взгляда.

Семенов пожал плечами. Ему явно было безразлично, что какой-то мужчина в будущем будет пить такой коньячок. Вот то, что после обыска у них имущества совсем не осталось и даже фляжек нет, – беспокоило его куда больше, это даже Леха видел. Глянув, как там немцы, не смотрят ли за ними, Семенов аккуратно вытянул из-за обмотки ножичек, раскрыл его и попросил Леху сидеть смирно, не ерзать.

– Ты чего? – удивился попаданец у товарища.

– Думаю спороть с тебя эту «птичку». Не стоит сильно выделяться, – ответил тот и аккуратно стал подпарывать нитки. Через минуту тканая эмблема была уже сунута Лехой в карман гимнастерки.

Оказалось, что очень вовремя. В скором времени подкатил запыленный грузовичок – не тот, на котором их сюда привезли, а другой, побольше размерами. Шофер окликнул конвоира, тот подошел к нему, о чем-то они перемолвились, и конвоир недвусмысленно показал пленным на кузов. Ведро Семенов хотел было забрать с собой, но германец это строго воспретил, пуганув дояра штыком.

Сидеть опять пришлось на полу. Толком Леха не видел, куда их везут, только вроде как туда же, откуда они эти папиросы приволокли. Но вдруг машина тормознула, кто-то начал резко и достаточно злобно разговаривать с шофером, в светлый проем накрытого брезентом кузова вслед за этим вперся невнятный персонаж – немец в каске и со странной бляхой на груди, здоровенной с золоченым орлом, на грубой цепи и с бросившейся в глаза надписью «Feldgendarmerie». Когда он взялся левой рукой в перчатке за борт и заглянул в кузов, то и на рукаве оказалась та же надпись – на черной ленточке вышитой, а чуть повыше Леха обнаружил эмблему, похожую на его, споротую – только у немца эмблемка «птички» была победнее и вроде как это был все тот же орел, что и на груди справа, только с веночком. Новый персонаж не торопясь оглядел пустой кузов и что-то иронично спросил у напрягшегося конвоира. Тот несколько испуганно даже отрапортовал. Выпалил он так быстро, что и отдельных слов разобрать не удалось.

Стоящий у машины фрукт с бляхой на груди опять ехидно что-то заявил, на что конвоир рявкнул:

– Jawohl! – и вроде как облегченно перевел дух.

В ответ человек с бляхой отошел не спеша в сторону и разрешающе махнул шоферу рукой в перчатке. Машина тут же тронулась и поехала дальше.

– Хрена вам с маслицем, а не склады воровать, – тихо-тихо, на пределе слышимости, прошелестел сидевший рядом с Лехой Жанаев.

Леха только моргнул в ответ, потому как конвоир, и до того не выглядевший добродушным, зло нахохлился и всем своим видом выражал недовольство случившимся обломом. Между тем колеса прогромыхали явно по железнодорожному переезду, пошли какие-то домишки, заборы, сады, несколько раз кроме немецких солдат, которых стало как-то много попадаться, мелькнули и гражданские люди.

Вскоре машина остановилась, конвоир вылез из кузова и молча кивнул сидевшим – дескать, выметайтесь. Пленные вылезли по возможности быстро и оказались на перекрестке не то крупной деревни, не то села, но присматриваться было некогда, потому что конвоир повелительно рыкнул и показал глазами, куда двигать. У одноэтажного домика на земле сидело человек сорок-пятьдесят в обмундировании РККА. Семенов сообразил первым и потрусил к ним, за дояром поспешили и Леха с азиатом. Мельком оглянувшись, Леха убедился, что конвоир остался у машины, а за всей этой кучкой пленных вроде как и не наблюдает никто, благо немецких солдат и офицеров сновало по улицам много, можно сказать, что они тут кишмя кишели.

Пленные сидели плотно, и Семенов, почему-то не раздумывая особо, уселся с краю. Жанаев и Леха плюхнулись рядом с ним. Завертели головами.

– Дешево отделались, – сказал Леха своим соседям.

– С чего бы? – отозвался Семенов.

– Я думал, нас этот сукин сын обязательно или пнет или еще что выдумает. А обошлось.

– Болит задница-то? – невесело усмехнулся дояр.

– Угу, – признался Леха. Сидеть было неудобно: штык все-таки не майская роза, и пара уколов были не просто царапинами, как ощущал их попаданец.