Слава тебе Господи, все закончилось благополучно, все прилетели! Только герой-любовник не приплыл. Звонили в Москву ассистентам, узнавали. Они перезвонили:

— Он сорвал спектакль, не приплыл, и уже готов приказ об его увольнении!

Жалко парня, но теперь он будет свободен хотя бы от театра. В конце концов он приезжает.

— Что? Как? Уже восстановили в театре?

— Было смешно… Я пошел в рубку теплохода, дайте телеграмму в театр, что я не смогу быть на спектакле: «Задерживаюсь в Неаполе, на спектакле быть не могу».

Из радиорубки звонят в театр начальнику режиссерского управления. Берет трубку женщина, ей говорят:

— Будете говорить с «Федором Шаляпиным»?

— Вы что, обалдели совсем? — она вешает трубку.

Через энное количество времени опять:

— Будете говорить с «Шаляпиным»?

Она не понимает:

— Совсем оборзели! С каким Шаляпиным?

— Тогда примите радиограмму от «Шаляпина»: он задерживается в Неаполе и на спектакле быть не может!

Шаляпин задерживается! Вот какой конфуз был.

Придумал эту веселую историю Абдулов или нет, я точно не могу сказать, но рассказывал он очень смешно!

Я чувствовал, что есть сценарные проблемы, и начал переписывать сценарий. Абдулов и Лебешев наябедничали Соловьеву:

— Сережка, а Татарский тебя переписывает!

Соловьев закатил истерику продюсерам.

Звонит мне Виктор Александрович Середа:

— Евгений Маркович, нам устроил скандал Соловьев, что мы не имеем права, мы не должны разрешать! Он подаст на нас в суд! Можете как-то уладить?

Я говорю:

— Могу!

Звоню Соловьеву:

— Сережа, это что за номера такие?

— А что? Мне говорят, что ты переписываешь?

— А ты что, Лев Толстой, что тебя трогать нельзя?

Но тут, надо сказать, он находчив был и опытен:

— Нет, Женя! Все, что тебе не нравится, выбрасывай не задумываясь, но писать мы должны вместе! Переписывать меня ты не имеешь права! Я буду на них… — со мной он не связывался, — …подавать в суд!

Я говорю:

— Кончай! Вот эта сцена плохая, вот эта плохая, вот эта плохая. Их надо переписывать. Если у тебя есть время, то у меня нет времени! У меня деньги капают! Поэтому есть второй вариант: приезжай, сними сам. Я посмотрю, как ты это сделаешь!

Так мы и поступили! Он приехал на съемку. Сцена в номере гостиницы, сцена с подушками. Весь этот детский сад!

Я говорю:

— Давай, ставь и снимай. А я буду сидеть и смотреть!

Так мы и сделали. Он снял.

Я говорю:

— Хорошо, принято!

— Надо приехать монтировать?

Я говорю:

— Перебьешься, я как-нибудь сам смонтирую.

Полного удовлетворения не было у меня, но кое-какое было.

Я еще расскажу про композитора на этом фильме. А это Сергей Курехин. Я его очень любил. Грандиозный, талантливый человек. И очень трогательно относился к работе.

До этого он писал музыку для «Пьющих кровь». Он тогда меня спросил:

— Какую вы хотите музыку?

Я говорю:

— Сережа! Вальс, но он должен быть с этакой чертовщинкой!

И Сережа действительно написал именно то, что мне было нужно в «Пьющих кровь». Послушайте вальс из этого фильма — и вы поймете!

А в «Тюремном романсе» нам нужен был кларнетист. Я сказал Курехину:

— Мне нужен кларнетист, который бы сыграл «Маленький цветок». Хорошо сыграл!

Это мои юношеские воспоминания. Я служил в армии радистом, у меня на радиостанции стоял приемник с короткими волнами, и я каждую ночь слушал «Радио Монте-Карло». И вот на Новый 1960 год вдруг я услышал «Маленький цветок». Ошеломительная музыка, пронзительная!

В то время я был влюблен в одну девочку, которая жила в Ленинграде, и там в лесу эта музыка точно попала в мое настроение…

Вспоминая об этой девочке и о моей любви к ней, я вставил «Маленький цветок» в фильм.

В день записи музыки пришло семь-восемь кларнетистов. На седьмом я сказал:

— Сережа, меня этот устраивает!

На чистом глазу сказал.

— Евгений Маркович, нет! Я знаю, что вам надо! Этот не годится. Сейчас приедет еще один.

Приехал еще один, сыграл, хорошо сыграл. Я поставил эту музыку в финал и добился того, что после премьеры в Доме кино десятки женщин выходили из зала заплаканные. Это то, чего я хотел добиться — и я этого добился!

А дальше наступил мощный простой, денег не было, кино не запускалось.

И однажды раздался звонок. Мне позвонил мой старый товарищ Саша Капица:

— Женя, я запускаю сериал, про ментов. Автор — Кивинов! Возьми, почитай, что-нибудь выбери, сними серию.

— Где я это возьму?

— Выйди, на развалах продается Кивинов.

Я не слышал эту фамилию. Я вышел, действительно продается. Три режиссера уже выбрали по рассказу. Я выбрал рассказ «Инферно». Мне сказали, что не занято. И тогда я узнал, что уже есть актеры, а, честно надо сказать, я не привык, что за меня выбирают артистов. Я подумал: пойду посмотрю, что за артисты? Я приехал. Сильно они мне не понравились, плоские, как фанера. Играть им нечего! Они, может быть, хотели играть, но нечего! Но что делать, надо зарабатывать деньги.

Я говорю:

— А сколько ты платишь, Саша?

— Будешь писать сценарий, тысяча за сценарий и тысяча за работу. Снимаем восемь-десять дней, не больше!

Но когда я приехал на съемочную площадку, оказалось, что даже рельсы и тележку для камеры не взяли. Денег нет на это.

— Саша, как это?..

— Нет денег!

Это было ужасно. Такое было унижение! Я вспоминаю: шаг влево, шаг вправо — расстрел! Денег нет. И он действительно не придумывал, потом я это понял.

Сняли четыре серии. Я снял одну, другую — Бортко, третью — Бутурлин и еще одну — Рогожкин. Я согласился только потому, что это снимало «Русское видео», и я подумал, что такой позор немногие увидят. «Русское видео» показывает только на Ленинград, но из-за плохого сигнала все равно увидят не все.

Это были плохие четыре серии. Актеров подбирал Рогожкин.

Когда я пришел, то подумал — надо ребят как-то расшевелить. А один из них сильно расшевеливался сам и каждый день приходил выпивший. На третий день я говорю: