То, что вестготские соборы так часто обращались к рассмотрению дел вольноотпущенников, показывает, насколько важна была для церкви эта социальная группа. Похоже, множество вольноотпущенников изыскивало любые способы, чтобы уклониться от выполнения своих обязанностей. Поэтому Шестой Толедский собор потребовал, чтобы все вольноотпущенники того или иного диоцеза приносили официальное признание своего положения (professio) при занятии своей должности новым епископом. Девятый Толедский собор вновь указал на зависимость вольноотпущенников от их церквей. Некоторые епископы пытались вернуть вольноотпущенников в рабство, если при назначении нового епископа те несвоевременно предъявляли документы, подтверждающие их освобождение (3. Caesaraug., c. 4).

Еще хуже, чем у вольноотпущенников, было положение рабов (Ch. Verlinden, L'esclavage dans le monde iberique medieval, Anuario de historia de derecho espanol 11, 1934, S. 283—465). Судя по всему, их численность была очень велика. Шестнадцатый Толедский собор постановил, что у приходских церквей, даже если они были бедны и владели лишь десятью рабами, должен был быть собственный священник. Следовательно, во владении большинства приходских церквей, которых в государстве вестготов было несколько тысяч, находилось больше десяти рабов. При этом приходские церкви ни в коем случае не относились к числу крупных рабовладельцев. Монастыри и кафедральные соборы, но прежде всего аристократия и король располагали огромными толпами рабов. Рабами могли владеть даже бедняки: Проститутки, уличенные в постоянном возвращении к своей профессии, в качестве наказания дарились беднякам (LV 3, 4, 17). У одного раба могло быть несколько господ (LV 5, 7, 4). В данном случае, очевидно, господами этого раба были бедняки. Рабы были в принципе лишены всех прав, хотя закон и защищал их от наиболее грубых форм эксплуатации. В правовом отношении они отличались от вольноотпущенников прежде всего тем, что они, за незначительными исключениями, не могли выступать в суде. В случае правонарушения они, как правило, не привлекались к ответственности сами, но за них перед судом выступал их господин. Они могли, как римские рабы, владеть собственным имуществом (peculium), хотя оно и не считалось частной собственностью в полном смысле слова (LV 5, 4, 13). Кажется, некоторые рабы достигали относительного благосостояния, так как Реккесвинт признал определенную ценность свидетельских показаний тех рабов, которые прежде не подвергались наказаниям и «не были отягчены нищетой» (LV 2, 4, 10). В этом законе очевидно признается правовое расслоение внутри сословия рабов. Вестготский закон проводит четкое разграничение между «полезными» (idonei) и «простыми» (viles) рабами (например, LV 3, 3, 9). К последней группе относились сельские рабы (rustici), а «полезные» рабы были, как правило, ремесленниками (LV 6, 5, 1). Некоторые несвободные могли так высоко подниматься по социальной лестнице, что позволяли себе грубо и презрительно обходиться с аристократами (LV 6, 4, 7). Этот закон Хиндасвинта проясняет разницу между юридическим статусом, по которому рабы были аболютно бесправны, и социальным положением, позволявшим некоторым из них подниматься на ступень выше знатных людей.

Однако такое возвышение выпадало на долю очень немногих. Из законов и церковных постановлений VII века может даже создаться впечатление, что в тот период социальные противоречия и контрасты усугубились до предела. Растущую агрессивность обеих сторон можно считать признаком увеличивающейся напряженности в отношениях. Хиндасвинт запретил господам самовольно убивать своих рабов (LV 6, 5, 12). Реккесвинт запретил наносить рабам телесные увечья (LV 6, 5, 13). Немногим позже Меридский собор запретил епископам подвергать истязаниям церковных рабов. Так как это постановление было повторено Одиннадцатым Толедским собором, можно сделать вывод, что подобные злоупотребления продолжали происходить.

Ответом на жестокость церковных и светских хозяев было насилие со стороны рабов. При Леовигильде аббат Нанктус из Африки прибыл в Лузитанию, где король подарил ему имение. Служившие там рабы присмотрелись к новому господину и с негодованием обнаружили, что он носит грязную одежду; им показалось лучше умереть, чем служить такому человеку, так как они, вероятно, боялись, что бедный аббат будет притеснять их хуже богатого. Они подстерегли Нанктуса в лесу и убили его (Vitae Patr. Emerit., 3,8-12). Были также зафиксированы случаи, когда рабы прибегали к отравлению или «порче» (Conc. Emerit., c. 15). Рабы, нападавшие на хозяина с мечами, камнями или каким-либо другим оружием, могли быть убиты без суда (LV 6, 5, 12). Возможно, существует какая-то связь между социальной напряженностью и сопротивлением нижних слоев общества вестготскому владычеству в VI веке. После того, как в Ороспеду вошли войска Леовигильда, в городе вспыхнуло восстание городских низов, которое, впрочем, было с легкостью подавлено. Можно ли в данном случае говорить об отголосках движения багаудов? Источники, находящиеся в нашем распоряжении, не позволяют нам дать ответ на этот вопрос; их составители принадлежали к высшим кругам общества и не проявляли никакого интереса к явлениям подобного рода.

Если вооруженные восстания против господ были довольно редки, то множество рабов пыталось избавиться от своего тяжелого положения с помощью побега. Вестготский свод законов насчитывает не менее 21 закона против беглых рабов: пять из них были новеллами, а два закона были изменены при Реккесвинте (LV 10,1 по 21). Интенсивная законодательная деятельность доказывает неспадающую актуальность этой проблематики. Впрочем, все законодательные меры оказались недостаточными, так как в одном из последних вестготских законов Эгика жаловался, что нет ни одного города, крепости, села или двора, где не скрывались бы беглые рабы (LV 9, 1, 21). Жизни беглецов угрожало множество опасностей. На собственном опыте их испытал св. Фруктуоз. Когда он отправился в путешествие в Южную Испанию, один крестьянин принял его за беглого раба, потому что он был один, плохо одет и бос. Несмотря на все его уверения в обратном, Фруктуоз подвергся множеству оскорблений и был даже избит (Vita Fructuosi, c. 11). Какая-то часть беглецов подавалась в разбойники. Браулио Сарагосский извинялся перед своим другом Унанимом Валенсийским за долгое молчание, приводя в качестве причины то, что он долго не мог найти посланника из-за угрозы разбойничих нападений (Braulionis ep., 24).

Законы, направленные против побегов, указывают на нехватку рабочей силы. Чтобы выйти из создавшегося положения, хозяева пытались самыми разными способами заполучить как можно больше рабов. Рабов соблазняли бежать в церкви, где они находились в безопасности, так как церкви пользовались правом невыдачи преступников, и справедливо или несправедливо жаловались на своих бывших господ. Один священник, участвовавший в этой мошеннической игре, предлагал хозяину раба по низкой цене продать беглеца, которого тот не мог вернуть силой. Таким образом новому хозяину доставался ценный раб, который к тому же зачастую использовал во вред своему бывшему господину знания о его хозяйственном положении (LV 5, 4, 17). Другие выдавали своих рабов за свободных, чтобы те женились на свободных женщинах. Если брак состоялся и в нем были рождены дети, хозяин раба забирал его потомство в свою собственность (LV 3, 2, 7). По всей видимости, очень часто землевладельцы принимали на своей земле беглых рабов, чтобы пользоваться их трудом (LV 9, 1, 9).