Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Плюб закрыл глаза и стал ждать неминуемой смерти. Он-то всегда думал, что Краку нравятся его анекдоты. На взгляд командора, они приятно разнообразили скучные рапорты о делах в Скри. Плюб просто пытался развлечь Крака, который казался таким мрачным…
Генерал Крак молча смотрел на Плюба в ожидании, когда тот откроет глаза. Командор приоткрыл один глаз, потом другой, слегка успокоился и подозрительно захихикал.
– Ступай, – велел Крак. – И я больше не желаю слышать о свиньях в таверне. Никогда.
– Д-да, сэр, – запинаясь, проговорил Плюб и попятился. Он споткнулся и упал – и тогда генерал засмеялся впервые за всю неделю.
Когда за командором захлопнулась дверь, Крак зевнул. Он проголодался.
– Р-р-рабы! – рявкнул он.
Пожилая женщина в заплатанной одежде, непрестанно кланяясь, робко вошла в зал.
– С-скажи, чтоб в мои покои подали салат из хвоста крысука. И с-смотри, чтобы лук на сей раз был коричневым!
Женщина, кланяясь и бормоча извинения, вышла, а Клык отправился по замусоренным коридорам в свои покои.
Он опустился в кресло и стал ждать еду. В следующее новолуние ему предстояло отправиться в замок Трог. К этому путешествию Краку всегда приходилось морально готовиться. Когда Наг вызывал его, генерала ожидал сначала месяц плавания по Тёмному морю тьмы, а потом долгий утомительный путь по бесплодным Шревским равнинам к Убийственным горам, где стояла твердыня Безымянного. Крак не любил ездить в Трог. В Скри он был владыкой завоёванной земли, а в Троге раболепствовал и пресмыкался.
Впрочем, подумал Крак, это всё не страшно. Он готов платить эту цену за власть, которой обладает в Скри. Кроме того, Наг собирался создать огромную армию и расширить свою империю, и если он останется доволен службой Крака, то именно ему поручит вести войска на Дальний Запад. Крак закрыл глаза и с наслаждением представил побоище, которое он учинит в землях за пределами карты. Ему хотелось, чтобы Наг отдал этот приказ. Крак был создан для войны – и даром только тратил время в Торборо на идиотов вроде Плюба.
Конечно, здешняя еда и уютный беспорядок Торского замка нравились генералу, и он наслаждался униженными мольбами посетителей. Но Крак чувствовал, что если ещё немного времени проведёт, выслушивая отчёты командоров об их паршивых городишках, то от досады сам себе откусит лапы. Он встал и заходил по покоям. Если бы только ему удалось найти Сокровища Анниеры! Тогда бы всё изменилось, и Наг отпустил бы его куда угодно.
Старуха принесла миску хвостов (ещё извивающихся). Они лежали поверх осклизлого слоя гнилого лука, напоминая живую волосатую лапшу толщиной в палец. Крак схватил миску, поднёс её к носу и с наслаждением вдохнул едкую вонь.
– Ваш любимый потный соус, господин, – сказала женщина дрожащим голосом.
Крак отпустил её целой и невредимой – это означало, что еда ему понравилась.
Машинально его рука нащупала висящий на шее медальон. Новенькое украшение, подарок… чей? А, командора Гнорма, того толстяка из Глибвуда.
Крак окунул очередной хвост в потный соус и задумчиво принялся жевать, поглаживая медальон чешуйчатыми пальцами. Любуясь украшающими края рубинами, он впервые внимательно взглянул на него. Крак перевернул вещицу… и подавился.
Генерал выплюнул хвост на пол, подскочил к висящему на стене фонарю и поднёс медальон к свету.
На обратной стороне был выгравирован крылатый дракон.
Герб Анниеры.
«Не может быть, – подумал он. – В Глибвуде?! Спустя столько лет?!»
И генерал Крак рассмеялся второй раз за день.
32. Мясной хлеб
Поскольку Клыков нужно было как-то ублажить, Ния решила, что пора заняться выпечкой мясного хлеба для Гнорма.
Она положила два куска курятины на компостную кучу, где мухи непременно должны были их найти. Когда она заглянула туда на следующий день, мясо уже начало гнить. Оставалось придумать другие ингредиенты, и чем мерзостней, тем лучше.
За ужином Ния объявила, что все члены семейства Игиби отныне и до конца дней – ну или пока Гнорма не переведут в другой город – должны складывать обрезки ногтей в миску у кухонной двери. Малыш разнюхал гнездо жуков-пожарников у подножия дерева, и Ния, набрав целую миску насекомых, пестиком превратила их в густую массу. Она с наслаждением делала блюдо как можно отвратительнее, хотя в жизни бы этого не признала.
Потом два дня шёл дождь. Дети сидели дома и грустили, потому что кроме СНОПов других занятий у них не было. Но Ния радовалась дождю, потому что из земли вылезли черви. Она велела Тинку и Джаннеру собрать побольше червей и добавила их к давленым жукам.
На третий день дождь прекратился, и снова засияло солнце. Ния надела перчатки, обернула лицо платком и забрала с компостной кучи гнилое мясо. Оно стало беловатым, влажным и, к большой радости Нии, кишело личинками. Всё вместе она запекла в толстую ноздрястую краюху и украсила клочком собачьей шерсти.
Положив мясной хлеб на блюдо, Ния накрыла его полотенцем и вместе с детьми зашагала в город. Мерзкий запах облаком тянулся за ними, привлекая мух.
– Если окажется, что Сларб не вернулся – и только в этом случае, – я разрешу вам остаться у Оскара до вечера, – сказала Ния, держа хлеб на вытянутых руках. – Главное – держитесь подальше от Клыков и не отходите друг от друга. – Она многозначительно взглянула на Джаннера, и тот кивнул, твёрдо решив не выпускать Лили и Тинка из виду.
Остаток пути они проделали молча – только мухи жужжали, вылетая из-под полотенца.
Оказавшись в Глибвуде, Джаннер сразу повёл Тинка и Лили в «Книги и укромные уголки». Зайдя в магазин, они выглянули в окно. Зузаб висел на стропилах вниз головой, как паук. Ния храбро поднялась по ступенькам тюрьмы и, слегка поклонившись, вручила своё отвратительное угощение командору Гнорму.
Джаннер, Тинк и Лили встали поудобнее, чтобы всё было видно. Командор Гнорм сидел в кресле-качалке, задрав ноги на перила крыльца, и точил кинжал. Ния стояла перед командором целую вечность, а дети и Зузаб в напряжённом молчании наблюдали за ней. Наконец женщина повернулась и пошла прочь.
Ния посмотрела в сторону книжного магазина и, сдержанно улыбнувшись, кивнула. Джаннер, Тинк и Лили дружно вздохнули. Гнорм, в туче мух, пожирал хлеб, уткнувшись в него носом.
– Похоже, ваша мать угодила Клыку, – сказал Зузаб, перевернулся,