— Ну, как по мне, так самый симпатичный из них Артём, — не соглашается Наташа. — Брутальный такой. Как он того гада из очереди прессанул, а? Ух, огонь! У меня аж мурашки до сих пор, смотри.

Людка фыркает.

— На Артёма Александровича не рассчитывай, его уже охмурили… Да, Кать..?

Я слушаю их беседу вполуха. С нехорошим предчувствием смотрю на компанию, которая только что поднялась в вип-зону. Это пара пузатых мужиков среднего возраста с обрюзгшими физиономиями… и мои развесёлые «сестрицы».

Но самое неприятное в том, что они направляются к вип-ложе прямо рядом с нами.

Детский порыв залезть под стол очень силен. Но разум включается вовремя и гасит его. Так и сижу с немигающим взглядом, как будто максимальная неподвижность способна превратить меня в человека-невидимку.

Вот только ни фига это не помогает.

Розовая пышка Лика замечает меня первой, и ее круглое лицо становится похожим на большой пончик с удивлённым кругляшом рта посередине. Именно посередине, за счёт чрезмерно пухлого подбородка ниже.

— Катя? — останавливается она и дёргает сестру за джинсовый рукав.

Смирившись с неизбежным, я скрещиваю руки на груди. Лика с Идой подходят к нам, и их потрёпанные жизнью кавалеры — тоже.

— Ты какими это судьбами тут?

— Мир тесен, — бурчу я.

— Прикольно, что встретились, да? — с жизнерадостной бесчувственностью щебечет Лика. Как будто это вовсе не она несколько недель назад явилась в чужой дом и бесстыдно расслаблялась в ванной со своим дружком.

— Ага. Обхохочешься просто.

Девчонки сами начинают знакомиться друг с другом, а я отмалчиваюсь. Спутник Иды поглядывает на меня с заметным интересом, и та неожиданно начинает ревновать.

— Пусик, пойдем в нашу ложу, — уговаривает она его и тянет прочь.

Обрюзгший «пусик» стряхивает с локтя ее руку.

— Да погоди ты, Ид, дай с народом пообщаться. Девчонки, а чего это вы тут одни, без кавалеров скучаете? Можем составить вам компанию… — даже не спросив нашего мнения, он плюхается рядом и кладет руку за моей спиной на диван. Демонстративно так.

Я брезгливо отодвигаюсь, но оказаться подальше от этой массивной лапищи не так-то легко. Она слишком длинная. Тревожно оглядываюсь в сторону босса и вижу, что теперь все его внимание приковано к нам.

Царевичев отлепляется от барной стойки и медленно идёт в нашу сторону.

С виду вроде бы расслабленный, но от него исходит тяжёлое недовольство. Как у льва, на добычу которого вздумала покуситься парочка жалких гиен.

Ида моих деликатных попыток отвергнуть ее «пусика» не замечает. Как и приближение моего босса. То ли от ревности, то ли от переизбытка горячительных напитков ее уже понесло:

— Ах так, да? И чем она лучше меня?

— Да ладно, чё ты…

— Руку убери, — голос Царевичева опасно мягок, но под ним гудит непреклонная сталь.

Приятель Иды оглядывается на него… и вдруг с реактивной скоростью вскакивает. Чуть ли не навытяжку. Как будто только что почувствовал, что присел не на диван, а на раскалённую сковородку.

— З…драсте, Артём Александрович! А мы тут… поздороваться подошли… вот, знакомых повстречали… — его бормотание кажется жалким. — Кстати, у нас следующая поставка вин тютелька в тютельку будет за три дня до юбилея! Мы гарантируем.

— Я учту, — лениво отвечает Царевичев и делает недвусмысленный посыл: — Рестораны корпорации работают только с самыми… надежными партнёрами.

«Пусик» бледнеет и, кажется, покрывается холодным потом. Лоб у него аж поблескивает от влаги.

— Мы надёжные, Артём Александрович! Надёжнее некуда. С нашей стороны мы готовы на любые… то есть всё, что в наших силах…

Жесть какая. Теперь этот тип лебезит перед Царевичевым так, что смотреть противно. До того он жалок.

— Хорошо, — уже равнодушно останавливает поток словоблудия мой босс. — Можете идти.

И с хозяйским видом располагается на том самом месте, где только что сидел «пусик». А руку так же демонстративно, только куда более спокойно и уверенно, кладет за моими плечами на спинку дивана.

Судя по разговору, эти два пузана, с которыми явились на рок-концерт мои «сестрички», оказались поставщиками ресторанного комплекса Царевичева. И он только что задавил их своим авторитетом.

Смотрю, как они спешно уходят, и покусываю губу. Как же мерзко, что мачехины дочки втянули меня в какую-то дурную сцену! Да ещё и на глазах у моего босса…

Ида на ходу всё ещё ругается с кавалером, а Лика раза три оборачивается на меня и Царевичева с задумчивым видом.

И ее взгляд — хитрый и оживленный, — мне ужасно не нравится.

Телефонный звонок застигает меня во время прогулки с Костей и Настей. Отвечаю, не глядя:

— Алло? — и неудержимо зеваю.

Накануне мы вернулись из рок-клуба Морозова очень поздно. Людка-таки дорвалась до гримерки с помощью невероятно покладистого Царевичева, а потом весь вечер восторгалась каракулями автографов на собственной коже. И клялась, что исписанную руку теперь не будет мыть целый месяц.

В итоге выспаться, как следует, мне не удалось. Потому что сегодня суббота, и это означает, что Настюша остаётся со мной и днём. А она привыкла вставать рано.

— Привет, доча… — откашливается в трубке такой знакомый, привычно сиплый голос отца, что я резко останавливаюсь на полушаге.

Сердце сжимается от уже полузабытой застарелой боли.

Понимаю, что, несмотря на всю папашину безответственность, пьянство и безволие, где-то в глубине души по нему тоскует мое детское «я». Маленькая, наполовину осиротевшая девочка, которая готова делать что угодно, лишь бы папа не пил и не горевал о своей загубленной жизни.

— Привет, пап, — глухо отвечаю я, уже чувствуя горький ком в горле. Он ведь ни разу не звонил с тех пор, как мы с сестрёнкой съехали от него и мачехи.

— Как у тебя и Настюхи дела? — спрашивает он, неловко кашлянув.

— Всё нормально.

— Соскучился по вам. Увидеться бы, Катюшка, а? Погуляли бы вместе, как в старые добрые времена…

— В старые добрые времена вместе с тобой мы гуляли только при маме.

— Ну чего ты, доча, не начинай. Я ж по-хорошему… как лучше пытаюсь…

Мне становится совестно.

— Ладно, пап. Если действительно хочешь повидаться, приходи в парк. Мы сейчас как раз тут с Настюшкой.

— Здорово, — воодушевляется папаша. — Тогда сейчас будем. Мы тут, неподалеку как раз.

— Погоди-ка, — настораживаюсь я, — что значит «мы»?