— Нельзя, чтобы узнали, — проговорил он чётко. — Нельзя — и всё. Чего бы это ни стоило.

Илья промолчал.

— Элли через неделю вернулась, — зачем-то начал рассказывать Драган. — Несколько ночей бродила по окраинам, потом всё-таки решилась домой прийти. Я её у подъезда встретил. Растерялся — это не то слово. Но как-то сразу в голове щёлкнуло: нет, нельзя, чтобы её остальные увидели. Говорю, пойдём скачала ко мне, разберёмся, как быть — она пошла, я же сосед, я же умный, придумаю что-нибудь… Она сидит у меня на кухне и плачет. А я не знаю, что с ней делать, вот веришь? Не знаю! Её же похоронили, в землю закопали, всё как надо. Я сам нёс гроб. И тело видел. Этот урод, Рёссель, на ней места живого не оставил — а она сидит передо мной живая… — он вздрогнул. — Я начал нести какую-то околесицу про врачей: пусть, мол, проверят, всё ли с тобой нормально, а то как тебя к детям пускать… Лажа такая, а она поверила. Пошла за мной. Не знаю, как я только про это место вспомнил. Тут раньше новеньких держали — тех, кого нельзя сразу в Город выпускать.

— И тебя?

— И меня тоже. Я из девяносто девятого, Косово… да ты и не слышал, наверное, про это всё.

— Не слышал, — кивнул Илья. — Я из восемьдесят третьего.

— А кем ты был?

— Да никем. Потому и полез сюда.

— А я до того, как всё началось, библиотекарем работал. Ну да неважно, — Драган тяжело вздохнул. — Значит, слушай. Все они не решаются сразу показаться родным на глаза, бродят по округе. Там их и надо ловить. Действуй по обстановке. Кто-то добровольно за тобой пойдёт, кто-то начнёт сопротивляться. Главное — доставить их сюда, — он остановился, указывая на приземистое здание за низким забором. — Я это к чему рассказываю? Анита со дня на день должна вернуться. Если захочет, конечно — Лебёф вот не захотел, видно, решил остаться там со своими учениками… Только с Анитой я тебе уже не помощник, сам понимаешь. Мне же нельзя людям на глаза попадаться. Вот, — он протянул Илье ключи. — Что хочешь, то и делай.

10

Они смотрели на него из-за решётки. И такая адская смесь ужаса и надежды была в этих взглядах, что выносить их было невозможно — но и отвести глаза тоже.

Драган стоял чуть поодаль. Молча. Всё уже было сказано. Оставалось просто открыть дверь, впустить его к этим троим и как-то жить дальше, взяв на себя роль тюремщика.

Худощавый рыжий человек в серой робе — Иржи — заговорил первым. Осторожно, негромко, медленно — будто подбирал каждое слово:

— Вы нам поможете? Вы ведь за этим пришли, правда же? Ну конечно, за этим. Посмотрите, мы — обычные люди. Мы ни в чём не виноваты. А этот человек, Драган, нас тут запер, как преступников. А у нас тут семьи, друзья… Меня невеста ждёт. У Элли — дети, двое маленьких детей. Вот что плохого в том, чтобы мать вернулась к детям?

— Мы — хуже, чем преступники, — отозвался из угла ди Пьетро. — Знаешь, Иржи, была такая девчонка — Мэри Мэллон, тифозная Мэри. Она тоже ни в чём не была виновата, если разобраться. Как и те люди, которые от неё заразились.

— Рот закрой! — сорванным голосом крикнула Элис — и бросилась к решётке, оттолкнув в сторону Иржи. — Вы его не слушайте, не надо. Он сумасшедший, несёт чушь какую-то… У меня двое детей. Маленькие совсем, Андре и Денни. Им без меня плохо, и я так скучаю… Отпустите меня к ним, ну пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, прошу вас, умоляю…

— Драган, я вообще не понимаю: что этот человек тут делает? Он ведь не один из нас, как я понял? — буркнул ди Пьетро.

— Зато я теперь один из вас, — Драган жалко улыбнулся. — Так что Илья — за главного.

— Да уж, — ди Пьетро вздохнул. — Жаль, жаль. Вы были вполне сносным тюремщиком… Молодой человек, я знаю: Элис может быть очень…убедительной. Но если вы её выпустите — это будет глупо. Это будет очень-очень глупо.

— Ну так и оставайся здесь! — взвилась Элис. — Тебя за шкирку наружу тащат, что ли?

— Тихо! — осадил её Иржи. — Илья, я понимаю, чего вы боитесь. Но подумайте сами: разве кто-то вправе решать за всех? Люди ведь имеют право знать, верно? Драган так уверен, что Город погрузится в хаос — а с чего бы, собственно?

— Да не ждёт она тебя! — вдруг заорал Драган. — Ты же всё это ради Анджелы, да? Она тебя уже похоронила и оплакала, и сама в тебя первая нож всадит, если ты вернёшься!

— Тебе почём знать?

— Мы мёртвые, понимаешь? Мёртвые! Нас нет! И хорошо, и правильно, и пусть так и дальше будет!

— Сам-то зачем вернулся?

— А мне всё равно, где быть мёртвым. Тут или в том мире, — сквозь зубы проговорил Драган.

— Нет. Нет, врёшь, — Иржи впился пальцами в решётку. — Ты нас, дураков, пожалел. Что мы тут сдохнем почём зря от голода. Ты хороший человек. И друг твой — хороший. Я же вижу. Ну так выпустите нас, и пускай всё идёт своим чередом.

— Гражданская война, например, — откликнулся ди Пьетро. — Что вполне вероятно в социуме, разделённом на касты смертных и бессмертных.

— Но это же глупо, — нервно усмехнулся Иржи. — Вот взять хоть моего соседа. Его Наставник, можно сказать, из-под гусениц танка вытащил. Какой он, к дьяволу, бессмертный, если после возвращения он и двух минут не проживёт? Или Анджела. У неё брат задолжал уйму денег каким-то бандитам, и решил отдать сестру в счёт долга. Много ей будет радости, если она снова к ним в лапы попадёт?

— Да нас таких тысячи, — пожал плечами учёный. — Но ты думаешь, товарищей Чистильщиков хоть сколько-нибудь заинтересует тот факт, что кто-то от возможности вернуться в точку вербовки отказался бы с превеликим удовольствием? Это же мелочи, которые только портят красивую схему. Ты пойми, я на подобных идиотов еще до встречи с Наставником насмотрелся. Они так мыслят: раз у участников Эксперимента есть привилегия, которой лишены коренные жители Города, значит, последние — угнетённое меньшинство. А угнетённое меньшинство имеет право на компенсацию… Нет, сто к одному, что рванёт.

— Слушай, а почему бы тебе тогда не убить себя прямо сейчас? — хрипло спросила Элис. — Раз уж ты у нас такой умный и ответственный?

— Так жить-то всё равно хочется, — просто ответил ди Пьетро.

Илья молчал. Нечего было сказать.

Четыре человека, самых обычных человека, не лучше и