Истории могут спасти вам жизнь. В это Корина верит и сейчас, хотя с тех пор, как Поттер умер, не может сосредоточиться на книге. И память блуждает – иногда ветерок над безлесной равниной, иногда смерч поздней весны. Вечерами она сидит на веранде, и эти истории чуть-чуть продлевают ей жизнь.

В жизни Корины было много месяцев и лет таких непримечательных или неприятных, что почти ничем не запомнились. Она не помнит, например, рождения дочери зимой 1946 года и почти ничего о первом месяце после этого, зато помнит до мелочей 25 сентября 1945-го, когда вернулся из Японии Поттер, невредимый, если не считать ночных кошмаров и отвращения к полетам. Трех лет в кабине B-29 хватило по горло, сказал он Корине, отныне ноги моей не будет в самолете. Пять месяцев, как Поттер умер, но голос его отчетлив в ушах Корины, как удар грома.

* * *

Он дома на трехдневной побывке, и в первый раз они сошлись на заднем сиденье машины её отца. Сидят лицом друг к другу, испачканные кровью, улыбаются, и больно черт знает как. Это было ужасно, говорит Корина. Поттер смеется и обещает, что в следующий раз будет лучше. Целует её в веснушчатое плечо и запел: «Как мне радостно думать о большой пестрой птице… и знать, что записан в её священной книге»[21].

* * *

Корине десять лет, сидит в первом ряду на похоронах бабушки. Отец так плачет, что не может сказать надгробное слово, и вместо него говорит священник. Только тут она осознает весь ужас их потери.

Ей одиннадцать, и впервые она присутствует при рождении теленка: шаткие ножки, жалобный плач – и она думает, с какой радостью наблюдала бы это бабушка.

Ей двенадцать, папа приходит с буровой без двух пальцев и с бутылкой самогона. Не плачь, малышка, говорит он ей. Да они мне не нужны, эти два пальца. Вот если бы без этих двух – он показывает другую руку и шевелит пальцами – и оба закатываются смехом. Но она помнит, что сказала бабушка, когда они впервые увидели нефтяную вышку. Помоги нам всем, Господи.

Ей двадцать восемь лет, звонит бригадир и говорит, что был взрыв на стэнтонской скважине. Она едет в больницу со спящей рядом Алисой, думая, что Поттер уже мертв, и не представляя себе, как сможет дальше жить без него. Но вот он – сидит в постели с дурацкой ухмылкой на лице. Лицо и шея в уродливых ожогах. Милая, говорит он, я свалился с платформы перед самым взрывом. И улыбка гаснет. Не всем так повезло.

Октябрь 1929 года, отец Корины приехал домой, обедает. Человек, не терпящий пустых разговоров – «трепотни», – сегодня говорит без умолку, не успевает даже прожевать сэндвич. Выброс на скважине Пенна такой сильный, что куски буровой колонны, земля и камни взлетели на пятьдесят футов. Взорвалось в девять часов утра, и нефть до сих пор вытекает. Не представляю, сколько баррелей вылилось в пустыню. Буровой мастер не знает, когда удастся запечатать скважину. Это исторический день для нас, говорит Престидж Корине и её бабушке Виоле Тиллмен. Одесса станет знаменитой.

Корина и Виола уже берут свои шляпы и перчатки, но Престидж качает головой и отправляет в рот последний кусок сэндвича с яичницей. Нефтяная скважина не место для девочек и – он смотрит на Виолу – пожилых дам. Оставайтесь дома. Я серьезно говорю.

Корина рослая для своих лет, но все-таки должна сесть на краешек сиденья в отцовском «Форде-Т», чтобы достать ногой до педали стартера. Кренясь и подскакивая на сиденьях, девочка и старуха едут по плато Ллано-Эстакадо; герефорды Престиджа смотрят на них и жуют, жуют. Еще за милю до скважины Пенна небо становится черным, и земля под машиной начинает дрожать. Воздух мусорный, им приходится закрывать рот носовым платком. Помоги нам всем, Господи, говорит Виола.

Нефть падает с неба, разливается по земле, покрывая всё вокруг – полынь, голубую грамову траву, любимую Виолы, бородач и бизонову траву, достающую Корине почти до пояса. Семья луговых собачек стоит поодаль от расширяющейся ямы, они перелаиваются, подняв морды. Маленькая самка подбегает к яме и заглядывает в неё, а Корина представляет себе, что на пять миль вокруг в каждой норке сидят испуганные существа и так и не успеют понять, что на них свалилось. А полсотни мужчин и парней вокруг вышки не смотрят ни на траву, ни на зверьков, ни на землю. Они смотрят на небо, как зачарованные. Она всё живое убьет, говорит Виола.

Корина хмурится, нюхает воздух, а бабушка привалилась к двери. Лицо у Виолы побледнело, глаза мутные. Кашляет, прикрывает ладонью рот и нос. Запах этот, говорит она. Как будто все коровы в западном Техасе пёрднули разом. А наши деревья, кричит Виола, увидев, что купа молодых пеканов оказалась на пути у нефтяной реки. Что с ними будет?

Зато теперь западный Техас станет знаменитым, отвечает Корина, и папа говорит, что здешняя земля все равно ломаного гроша не стоит. Виола Тиллмен смотрит на внучку так, как будто видит её впервые в жизни. На Ллано-Эстакадо, может, и нет ничего хорошего, кроме звезд, простора и тишины, зимних певчих птиц да острого запаха кедровой сосны после дождика, но она его любит. Старуха и девочка ездили на лошадях по сухим руслам и зарослям креозотового кустарника, потом сидели тихо, наблюдая, как семья пекари кормится среди опунций. Они вдвоем нашли и окрестили самое большое дерево на ранчо: Скачущий Призрак – за косматую кору, похожую на енотовую шубу Реда Грэнджа[22]. Сейчас лицо у Виолы – цвета золы, и руки у неё трясутся. Отвези меня домой, говорит она.

Хорошо, бабушка.

Можешь отвезти меня обратно в Джорджию?

Через три месяца Виола умрет, и к тому времени её внучка так насмотрится на нефтяной бум, что будет всех их ненавидеть до самой смерти.

Три дня скважина Пенна будет без отдыха извергать сырую нефть. Лужа величиной в дом образуется за считаные часы и, прорвав берег, уничтожит всё на своем пути. Больше тридцати тысяч баррелей[23] выльется на землю, прежде чем людям удастся заглушить скважину. А когда заглушат, будут стоять на скользкой платформе, чернолицые, чернорукие, будут кричать, пожимать друг другу руки, хлопать друг друга по спине. Оседлали её, будут говорить друг другу. Укротили.

* * *

С тех пор как умер Поттер, Корина изучила ночное небо не хуже, чем его лицо. Сегодня на Ларкспер-Лейн лунный серп поднимается на середину неба; он побудет там час-другой и начнет свой долгий спуск к западному краю земли. Лишь редкие звезды видны – «Ночь вскипает одиннадцатью звездами»[24], и два часа уже, как закрылись бары. Улица темна, только дом Мэри Роз светится, как буровая платформа посреди черного моря.

Корина слышит Джона Ледбеттера раньше, чем он появляется сам. Его хэтчбек выезжает на перекресток Восьмой улицы и Кастера и, круто повернув, мчится сюда. Окна у него открыты, и музыка включена на полную громкость. Хриплый баритон Криса Кристоферсона того и гляди вышибет динамики из гнезд. От запотевшего стакана чая со льдом на бетонном полу веранды темное кольцо. Старухе Корине уже тяжело сидеть на полу, скрестив ноги, и, вставая с трудом, она чуть не разбивает стакан. Сейчас перейдет улицу и скажет Джону Ледбеттеру, чтобы выключил к черту радио.