– В Ницце, – договорил Женя, внезапно все осознав. – Это лучший отель Ниццы, на Английской набережной.

Софи кивнула.

– Я не говорила тебе… не из-за скрытности. А потому, что хотела, чтобы ты… думал обо мне, а не о моих родителях.

– Глупая, – сказал Ильясов. И она улыбнулась.

– Самое забавное, – произнесла Софи задумчиво, – что, если бы Анатоль пришел ко мне и попросил одолжить ему денег, я без колебаний выдала бы ему некоторую сумму. Ведь я его знала, и он… так старался быть милым. Но он не просил.

– А сколько он у тебя требовал после похищения?

– Сто тысяч евро. Полагал, что именно столько я могу ему сразу заплатить.

– Не очень большая сумма для такого мошенника?

– Не очень. Но он, видимо, побоялся требовать больше. И ему нужны были наличные.

Ильясов качнул головой, словно изумляясь людской глупости. Сержант подождал, не скажут ли они что-нибудь еще, и произнес:

– В общем, это все. Благодаря сеньоре Ламарре личность Делорма точно установлена, и теперь ему грозит приличный срок – когда его заберет французская полиция.

– Так он действительно Анатоль? – спросил Женька скорее у Софи, чем у Гонсалу. Она кивнула.

– На то мероприятие, день рождения моего отца, невозможно было попасть без приглашения. Там присутствовали родственники, друзья и родственники друзей. Никого лишнего. Анатоль – троюродный племянник известного телеведущего Оливье Делорма, который дружен с моим отцом. Вот Анатоль и уговорил взять его на праздник – думал, что там кого-то подцепит, наверное. Нас представили друг другу, мы поговорили несколько минут. Потом он сидел неподалеку за столом и запомнился мне. Он ведь обаятельный.

– Женюр, – взревел, не выдержав, Вася, – да когда ты будешь переводить, наконец?!

Сержант Гонсалу глянул на русского гостя с некоторым умилением и подвел итог собранию:

– Да, некоторым не так везет с родственниками, как вам, сеньор Ильясов!

В отель возвратились около одиннадцати часов утра.

– Ну что? Выписываемся? – спросил у всех Женька.

– А ты вести-то сможешь? – усомнилась Софи.

– Я все смогу.

– Мы собирались в горы…

– Горы мы отложим. Давайте дождемся звонка из полиции, а пока позавтракаем где-нибудь. Гонсалу обещал, что переводчик скоро приедет. Не думаю, что нас задержат надолго. Предлагаю затем съездить в Томар, а там решим.

Все разбрелись по номерам складывать вещи. Ильясов закрыл за собой дверь своей комнаты и постоял на пороге, привыкая к вчерашней реальности. Ноутбук «уснул», на столе разбросаны карточки для фотоаппарата – все, как вчера оставил. Но мир изменился. «Мы не живем во вчера и не живем в завтра, мы живем сейчас».

Он повернулся, вышел и постучал к Софи.

Она открыла мгновенно, будто ждала.

– Пойдем прогуляемся, – сказал ей Ильясов.

Через балкон они спустились в сад. На небе висела легкая дымка, и солнце, похожее на туманный шар, трогало ветви деревьев. Изумительно пахло землей: у ближайшей клумбы возился давешний садовник, посмотревший на парочку с большим подозрением. Они прошли мимо цветников, мимо бамбуковой рощи и баньяна, далеко выставившего громадные серые корни, мимо равнодушной секвойи, украшенной табличкой с надписью о том, что ее предположительно посадил Веллингтон, и мимо каменной арки. А дальше, за прудом, у высокого холма бежал источник – зеленоватая вода струилась по искусственному руслу и еле слышно звенела, будто плакала.

«Fonte das Lágrimas» – было написано на табличке, утопленной в каменную стену. Фонтан Слез.

Женя и Софи присели на выступ под табличкой и некоторое время сидели молча, глядя, как вода бежит, бежит… Наконец Софи произнесла:

– Ты действительно не злишься на меня?

– За что? – он пожал плечами. – Потому что ты скрыла, что твой отец – миллионер? Я не охотник за приданым, мне все равно, кто он. Но почему ты работаешь в Нормандии?

– Потому что мне это нравится, – объяснила Софи, и Женька кивнул – именно такого ответа он и ждал. – Конечно, у меня доля в семейных предприятиях, но я никогда не пылала страстью к металлургии. Отец это понимает. У нас хорошая семья, я тебя с ними познакомлю. – Она вздохнула. – Мама занимается флористикой… Я вожу туристов по Нормандии, так как очень люблю этот уголок. Отец родился в Кане, и мы жили там, пока мне не исполнилось десять; тогда он уже стал много зарабатывать, затем бизнес стремительно пошел в гору. Но отец всегда говорит, что я могу заниматься, чем хочу. Я и занимаюсь.

– Ты молодец.

– Я молодец – почему? – Софи повернулась к нему, пристально вглядываясь. – Потому, что делаю то, что мне хочется? Ты хочешь сказать, хорошо так поступать, когда не нужно бороться за выживание, да?

– Софи! – Ильясов удивился ужасно. – Ты что себе придумала?

– Ты… написал в одном письме, – она махнула рукой. – Написал, что иногда люди вынуждены заниматься нелюбимым делом, просто чтобы выжить. И в таких случаях нужно просто посочувствовать им, а не учить жизни.

Женька не помнил ничего такого.

– Во-первых, я не о себе писал, – произнес он сердито, – во-вторых, какое это имеет значение для нас с тобой?

– Я думала, думала, – сказала Софи, – очень много думала. О том, как ты мне нравишься, и о том, как я не знаю, что делать. Ты рассказываешь о своей жизни, и она такая… чужая. Я думала, смогу ли я понять вашу страну и как мне поступить, если не смогу. Я…

– Эй, – перебил ее Женя, взял за плечи и развернул к себе. – Стоп.

Она послушно умолкла. Ильясов смотрел на нее, смотрел, а потом сказал:

– Я люблю тебя.

Софи молчала, только глядела на него во все глаза.

– Мне все равно, кто твои родители и кто как зарабатывает себе на жизнь, – продолжал он. – Мне все равно, что мы живем в разных странах и у нас разные культуры. Я люблю тебя, Софи. Не культуры, не страны, не родителей, не работу – тебя. Это для меня самое важное. Если ты… – он запнулся: все французские слова внезапно куда-то подевались. – Если ты захочешь…

– Я захочу, – сказала она, потянулась к нему всем телом и в самые губы шепнула: – Я тоже тебя люблю.

Они целовались минут десять – упоенно, забыв обо всем на свете. Фонтан Слез еле слышно плакал, и, оторвавшись наконец от губ Софи, Женька почему-то подумал, что Инес и Педру выбрали отличное место для встреч. Просто превосходное. Шесть с лишним веков назад здесь, должно быть, не водилось ни туристов, ни садовников – броди по тропинкам и целуйся сколько хочешь.