Народу в зале было немного. Я выбрал пустующее кресло подальше от остальных (жесткий пластик синего цвета и алюминий), сел, огляделся. Круглые большие часы на стене показывали десять часов семнадцать минут. Значит, скоро должны объявить регистрацию на мой рейс. Перекусить, что ли?

Я положил чемодан на соседнее пластиковое кресло, извлёк пакет с бутербродами и флягу с чаем, положил снедь на чемодан, достал бутерброд.

И тут в зал с шумом и гамом вошла цветастая толпа цыган.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Цыгане. Дорога. Самый вкусный напиток. Фронтовые друзья

Я их сразу узнал, вспомнил, кто они такие. Бродячее племя, живущее чаще всего не своим трудом. Одно русское слово «выцыганить» говорило о многом. Но были среди них и талантливые, яркие люди. Взять того же Василия Васильева, сыгравшего Яшку-цыгана в «Неуловимых мстителях». Или Николая Сличенко в роли Петри Бессарабца из «Свадьбы в Малиновке». Оба фильма недавно показывали в Доме офицеров, и они мне так понравились, что на каждый я сходил дважды.

Я откусил от бутерброда, наблюдая. Было цыган не так уж и много: четыре женщины разного возраста – от шестнадцати до шестидесяти и с дюжину детей (двое грудных, на руках). Но шум от них стоял, как от целой толпы. В воздухе повис детский плач, смех, окрики, просто громкий говор на цыганском и русском.

– Дай денежку, золотой хороший, дети есть хотят, а я тебе за это всю судьбу расскажу, всё покажу. Жить будешь долго, богатый будешь, только берегись человека светлоглазого с речами медовыми, а сердцем змеиным!

Кто-то быстро поднялся и ушёл. Кто-то прикрылся газетой. Какая-то сердобольная пожилая женщина полезла в сумку, достала пирожок, протянула цыганёнку лет семи:

– На, покушай, вкусный пирожок, с картошечкой.

Цыганёнок презрительно отвернулся.

Я доел бутерброд, сидел, потягивая из фляги сладкий холодный чай.

Цыгане приблизились. Глаза им отводить я не стал, а вот ментальную защиту поставил. Любой, владеющий простейшими приёмами манипулирования чужим сознанием, защиту почувствует.

– Ай, молодой красивый, что один сидишь скуча… – запела было самая молодая из цыганок – та самая, шестнадцатилетняя. Но тут же осеклась, глаза её расширились.

– Что умолкла, молодая красивая? – осведомился я. – Хочешь, погадаю, всю судьбу расскажу, всё покажу? И мужа гулящего, и детей неграмотных, и дорогу длинную, и старость быструю?

Теперь молчали все цыгане.

– Ты… кто? – несмело спросила молодая цыганка.

– Тебе это знать не нужно, – ответил я. – Пока не нужно. Идите, ромалэ, своей дорогой. С богом.

Цыгане тихо стояли. Даже их чумазые дети перестали шуметь и бегать, глядели на меня с опасливым любопытством.

– Гаём! – громко и решительно произнесла, наконец, самая старшая цыганка. – Аме гаём! [27]

Словно по команде цыгане развернулись и быстро покинули зал. Шестнадцатилетняя обернулась напоследок, обожгла меня взглядом, поспешила за остальными.

Я завинтил флягу и спрятал её в чемодан.

– Объявляется регистрация на рейс Мары-Ташкент! – объявил женский голос по радио. – Время отправления одиннадцать часов двадцать пять минут. Пассажирам просьба пройти к стойке регистрации. Повторяю…

Я поднялся, взял чемодан и пошёл к стойке регистрации.

Двухмоторный, белый с синей полосой вдоль корпуса, крупной надписью «АЭРОФЛОТ» и красным советским флагом на хвосте, самолёт АН-24 выглядел посолиднее своего мелкого собрата-«кукурузника», вмещал больше пассажиров, и в его экипаже даже была стюардесса в униформе, угостившая всех желающих фирменными аэрофлотовскими леденцами. Ничего так леденцы, я взял несколько про запас.

Все два часа полёта проспал в кресле – молодой растущий организм потребовал восстановления сил после общения с кассиршей и встречи с цыганками.

Проснулся, когда шасси коснулись бетонной полосы, и вскоре оказался в здании аэровокзала. Чемодан, как и в рейсе Кушка-Мары, сдавать в багаж и получать было не нужно, поэтому я сразу узнал в справочном бюро, как доехать до автовокзала, вышел на улицу, нашёл нужную остановку автобуса, дождался, сел, заплатил за проезд; и вскоре автобус с большой буквой «Л» на морде (Львовский автобусный завод) доставил меня по назначению.

На автовокзале за один рубль двадцать четыре копейки приобрёл билет до Алмалыка. Время в пути по расписанию – один час, так что папа слегка ошибся, когда говорил про сорок минут. Один час плюс тридцать пять минут до автобуса – это час тридцать пять. Да в Алмалыке ещё от вокзала топать по рассказам мамы минут десять. Пятнадцать с учётом, что дорога незнакома. Итого: час пятьдесят до встречи с дедушкой и бабушкой. Округляем до двух. А жрать уже охота, не дотерплю. Поэтому да здравствуют мамины бутерброды!

В зале ожидания автовокзала свободного места не нашлось: разношёрстная толпа пассажиров – узбеков и русских, женщин, детей, пожилых и молодых – набила автовокзал под завязку. К тому же жарко было в зале, кондиционеры в этом мире если и есть, то явно не там, где постоянно нахожусь я. Жарко, душно и шумно. Так что я нашёл скверик неподалёку, уселся на свободную лавочку и с удовольствием слопал оставшиеся бутерброды, запив их холодным чаем. Можно жить дальше.

Было около четырёх часов дня, когда я вышел из автобуса в Алмалыке. Пятнадцать сорок восемь, как сказал бы мой папа. Вышел, огляделся и тут же услышал радостное:

– Серёженька! Внучек!

Ко мне чуть вперевалку спешила невысокая круглолицая женщина лет шестидесяти в тёмно-синем платье в белый горошек, туфлях на низком каблуке и с волосами, убранными в аккуратный узел на затылке. За женщиной высился пожилой гладко выбритый мужчина в кепке, серых брюках иклетчатой тенниске с короткими рукавами. Оба широко улыбались – так, что от краёв глаз по их лицам разбегались весёлые морщинки.

– Баба! Деда! – вырвалось у меня, и в следующий миг я утонул в их объятиях, полных любви и радости.

– Давай сюда, – дед тут же забрал у меня чемодан. – Как добрался?

– Без происшествий, – кратко доложил я.

Не рассказывать же им, в самом деле, про кассиршу и цыган.

– Слава богу! – воскликнула бабушка. – Я тут испереживалась вся. Где это видано – дитё одно в такую дальнюю дорогу отпустить!

– Да ладно тебе, – сказал дед. – Я в его возрасте из Ростова до Москвы на поезде, без копейки денег, в компании с беспризорноками добирался – и ничего.

– Вспомнил! Тогда время другое было.

– Во всякое время мужчина должен быть самостоятельным, – отрезал дед. – Так что молодец, Серёжка, хвалю. И родители твои молодцы, что одного отпустили. Прямо порадовали нас с бабкой. А, бабка, порадовали же?

– Вот теперь, когда добрался, порадовали, – упрямо сказала бабушка. – А до этого не знаю, чего было больше – радости или переживаний.

– Тебя хлебом не корми – дай попереживать, – проворчал дед, направляясь к легковой машине чёрного цвета, стоящей неподалёку.

Ёлки зелёные!

Это же дедов автомобиль, трофейный, мне он