— Не то, чтобы совсем бросаю, — сказала Нэнси. — Просто устроилась работать кондуктором на нашей железнодорожной станции. Мне все хотелось хоть что-то делать для победы, и вдруг я увидела объявление в газете, той, что вы читали на прошлой неделе, мистер Гамильтон. — Она повернулась к нему. — Я уже поговорила с хозяйкой, и она отпустила меня при условии, что моя здешняя работа не пострадает. Сказала: когда слуги стремятся выполнить свой долг, это лишь делает дому честь.

— Разумеется, — вздохнул мистер Гамильтон. — Если только они при этом успевают выполнять свой долг внутри дома. — Он снял очки и растерянно потер кончик длинного носа. Снова надел их и сурово уставился на меня: — За кого я волнуюсь, так это за тебя, детка. С уходом Альфреда и занятостью Нэнси, на твои юные плечи ложится слишком большая ответственность. Я не смогу найти никого в помощь. Такое уж время. Тебе придется взять на себя большую часть работы наверху, пока жизнь не вернется в нормальное русло. Понимаешь?

— Да, мистер Гамильтон, — медленно кивнула я.

Наконец-то мне стало ясно, зачем Нэнси так гоняла меня последнее время. Чтобы я могла занять ее место, и ей легче было бы отпроситься на вторую работу. Мистер Гамильтон покачал головой и потер виски.

— Тебе придется прислуживать за столом, в гостиной, и во время чая. Помогать барышням, мисс Ханне и мисс Эммелин, одеваться, пока они здесь…

Он продолжал перечислять мои возросшие обязанности, но я уже не слушала. Я буду прислуживать сестрам Хартфорд! С тех пор, как я внезапно столкнулась с Ханной в деревне, интерес к девочкам, особенно к старшей, вспыхнул с новой силой. Мое воображение, вскормленное дешевыми книжками с душераздирающими сюжетами, сделало ее настоящей героиней: красивой, умной, смелой.

Тогда я еще не понимала главного, того, о чем догадалась много позже. Две девочки одного возраста, живущие в одном доме, в одной стране… Наблюдая за Ханной, я примеряла на себя блестящие возможности, которых была лишена сама.

Нэнси приступала к работе в следующую пятницу, и у нее оставалось совсем мало времени, чтобы обучить меня новым обязанностям. Каждую ночь меня будил пинок ногой или толчок локтем под ребра; за которым следовали инструкции — слишком важные, чтобы отложить их до рассвета.

В ночь с четверга на пятницу я почти не спала от перевозбуждения. К пяти утра, когда я опустила босые ноги на холодный пол, зажгла свечу, натянула чулки и платье и завязала фартук, в животе у меня крутило от волнения.

Я быстро покончила со своей обычной работой и вернулась на кухню — ждать. Села за стол, не в силах даже вязать от волнения, и слушала, как часы отсчитывают минуту за минутой.

К половине десятого я уже извелась от ожидания. Наконец, мистер Гамильтон сверил наручные часы с настенными и велел мне собирать завтрак на поднос и идти помогать барышням одеваться.

Спальни девочек находились наверху, рядом с детской. Я постучала коротко и тихо — Нэнси объясняла мне, что это просто так, на всякий случай, — и толкнула дверь в спальню Ханны. Первый раз в жизни я вошла в шекспировскую комнату. Нэнси, не желая раньше времени уступать мне привилегии, до самого последнего дня сама носила Хартфордам поднос с завтраком.

Оклеенная выцветшими обоями и заставленная тяжелой мебелью, спальня казалась мрачной. Резные кровать, диванчик и стол красного дерева стояли на огромном ковре. Над кроватью висели три рисунка, давшие название комнате, — Нэнси говорила, что на них изображены героини пьес самого великого драматурга Англии. Пришлось поверить ей на слово: ни одна из нарисованных женщин не показалась мне похожей на героиню: первая стояла на коленях, держа в руке флакон с какой-то жидкостью; вторая сидела на стуле, а поодаль стояли двое мужчин: один чернокожий, второй — белый; третью нес поток, длинные, украшенные полевыми цветами волосы плыли за ней по воде.

Ханна уже встала, она сидела за туалетным столиком в ночной сорочке, скрестив на ярком ковре белые ноги и склонив голову над письмом. Я еще никогда не видела ее такой тихой. Нэнси оставила занавески открытыми, и из подъемного окна лился бледный свет, играя в льняных волосах Ханны. Она не заметила, как я вошла. Я кашлянула, Ханна подняла глаза.

— А, Грейс, — буднично сказала она. — Нэнси предупреждала, что ты будешь вместо нее, пока она на станции.

— Да, мисс.

— А тебе не тяжело? Работать и за Нэнси и за себя?

— Нет-нет, мисс. Совсем не тяжело.

Ханна подалась ко мне и, понизив голос, прошептала:

— Ты, наверное, страшно занята — помимо всего прочего еще и уроки у мисс Дав?

Сперва я растерялась. Кто такая мисс Дав и почему она должна давать мне уроки? И тут я вспомнила. Курсы секретарей в деревне.

— Я справляюсь, мисс, — пробормотала я, думая, как бы сменить тему. — Могу я причесать вас, мисс?

— Да, — сказала Ханна, глубокомысленно кивая. — Да, конечно. Ты молодец, что не говоришь о занятиях. Мне тоже надо быть осторожнее. — Она попыталась скрыть улыбку, но не выдержала и рассмеялась. — Просто так здорово, когда есть с кем их обсудить.

Я тоже кивнула, чувствуя ужасную неловкость.

— Да, мисс.

С заговорщицкой улыбкой Ханна поднесла к губам палец и вернулась к письму. Я взглянула на адрес на конверте. От отца.

Я взяла с туалетного столика перламутровую щетку для волос и встала у нее за спиной. Поглядела в овальное зеркало и, удостоверившись, что внимание Ханны занято письмом, осмелилась ее рассмотреть. Дневной свет падал на лицо так, что отражение казалось каким-то бесплотным. Сквозь бледную кожу просвечивали вены, глаза под тонкими веками бегали туда-сюда, перескакивая со строчки на строчку.

Ханна пошевелилась, и я мгновенно опустила взгляд на ленты в ее косах. Развязала их, расплела длинные пряди и начала расчесывать волосы.

Ханна сложила письмо пополам и сунула его под хрустальную бонбоньерку. Посмотрела на себя в зеркало, сжала губы и отвернулась к окну.

— Мой брат собрался во Францию, — язвительно сообщила она. — На войну.

— В самом деле, мисс? — отозвалась я.

— Со своим другом, Робби Хантером. — Последнее имя она произнесла с отвращением. Провела пальцем по краю письма. — А бедный Па так ничего и не знает. И я не могу ему рассказать.

Я ритмично водила щеткой по ее волосам, считая про себя каждый взмах (Нэнси сказала: расчесывать сто раз, если хоть раз пропущу, она тут же заметит).

— Я бы тоже пошла, — сказала Ханна.

— На войну, мисс?

— Да, — кивнула она. — Наш мир меняется, Грейс, и мне хочется это увидеть.

Она посмотрела на мое отражение в зеркале сияющими голубыми глазами и произнесла, будто бы цитируя по памяти:

— Я хочу понять, как жизнь преображает человека.

— Преображает, мисс?

Что до меня, так я и представить не могла, как Ханна может желать еще чего-то, кроме того, что Бог и так даровал ей со всей щедростью.