Грянул гром.

— Вы видели это! — кричал Спотс. — Вы все это видели! Он мне махал, Калеб!

Раздался гул многих голосов. И над ним воспарил вопль Вдовы:

— Мертвые поплывут по морям и живые вспыхнут пламенем!

— Чтоб вы сдохли! — вопил Калеб. — Курятник вшивый, раскудахтались, так вашу...

Молния и гром ударили одновременно. Я увидел, как Обрубок колотит вновь обретенными ногами. Я видел судно, видел, что медлить больше нельзя. Момент настал.

Я вскочил и заспешил по склону. Ветер трепал меня, дождь падал в свете бандитского маяка как длинный золотой меч. Пони заржал, и Джереми Хейнс обернулся. Он разинул рот.

— Парень,— сказал он.

Калеб Страттон резко повернул голову, черные волосы его взвились. Судно продолжало приближаться.

— Погасите огонь,— сказал я. Калеб засмеялся:

— Ты слышишь, Джереми? Парень велит убрать огонь. — Его рука полезла под плащ, порылась там, и в полутьме блеснул пистолет.

Я побежал мимо него сквозь луч света. Он вспыхнул на мне, и Калеб поднял пистолет.

— Гнусная вонючка, — сказал он и нажал на спуск.

Я бросился вниз с холма, приземлился на плечо, кувыркнулся и врезался в расставленные ноги Спотса. Он качнулся, бочонок с маслом полетел из его рук вниз с утеса. Из моего кармана что-то выпало — стеклянная трубочка, которую мне подарил Саймон Моган, фосфорная спичка. Я подобрал ее и зажал между губами.

Небо вспыхивало молниями, гасло, вспыхивало снова. Громыхал гром, но шторм уже заканчивался. При очередной вспышке молнии я увидел, что ко мне приближаются люди, впереди Джереми Хейнс с длинным ножом в руке.

Тут мужской голос закричал:

— Блуждающие огни! Боже, спаси и помилуй нас, блуждающие огни!

По пустоши колебался и подпрыгивал синеватый огонек. Он поднимался и опускался, плыл над землей, погубившей так много жизней моряков. Я хоть и знал, что это Моган, но все же волосы вставали дыбом при виде этого невзрачного светлячка. Что же творилось в душах мародеров?

Люди смотрели в молчании. Даже прибой, казалось, поутих. Затем кто-то попятился, повернулся и побежал, затем второй, третий. Рысью уходил прочь Спотс. Заскрипели телеги, заржали лошади.

Но Джереми Хейнс продвигался ко мне вдоль луча света. Другой пистолет появился из бездонного плаща Калеба Страттона, металл засверкал в свете фонаря. Я метнулся к пирамиде из нескольких бочонков, схватил один и замахнулся. Калеб выстрелил. Пуля прошла сквозь бочонок, выплеснув масло на мои руки и плечи. Ветер рассеял его по траве и по бочонкам, у которых стоял Калеб.

Джереми Хейнс дернулся ко мне. Я швырнул простреленный бочонок в него. Он поднял руки, плащ взвился по ветру, свет проходил сквозь него, как сквозь крыло летучей мыши. Бочонок разбился об него, и он весь, с головы до ног, оказался облитым маслом.

Я схватил спичку. Было слышно, как кричит отец. Краем глаза я увидел, что он гоняет мародеров. Но я не мог отвлечься. Я смотрел на Джереми Хейнса, а он сразу понял, что у меня в руках.

— Нет! — крикнул он.

Я сломал спичку. Ярко вспыхнула бумага и полетела в груду бочонков.

Расплескавшееся масло вспыхнуло, пламя мгновенно охватило всю пирамиду, траву, взвилось в воздух. Бочонки взрывались яркими столбами огня.

Джереми закричал. Я слышал, как трещит его горящая одежда, увидел его полыхающий контур, ярко-оранжевый на фоне дождя.

Гул пламени перекрывал рев прибоя. Полуослепленный огнем, я видел, что Калеб Страттон тоже охвачен пламенем. Оба человеческих факела катались по земле, пытаясь сбить пожирающее их пламя. Джереми Хейнс выбежал на край утеса, качнулся и с криком, который я никогда не забуду, спрыгнул вниз, стремясь к морю.

Калеб Страттон последовал за ним. На мгновение он задержался на краю. Затем его окружил клуб дыма. Когда дым рассеялся, его уже не было.

Прискакал отец на своем пони. Спешившись, он, прихрамывая, подошел ко мне и обнял.

— Все позади. Все прошло, — сказал он и показал на море.

Судно отвернуло прочь, против ветра, паруса выгибались назад, трепетал кливер. Оно уходило к Проливу. Мы стояли и смотрели, я поддерживал отца.

— Нам пора домой,— сказал я.

Еще одну ночь я провел в Галилее. Мы сидели в кухне вокруг плиты. Я попросил не разжигать большой огонь в камине. Слишком много пламени видел я в этот день.

В верхней комнате спал Эли. Примерно каждые полчаса Моган ходил его проверять.

— Как только он проснется, — сказал он, — я сообщу ему, что с мародерством покончено. Это его укрепит.

— Действительно покончено? — спросила Мэри.

— Да, дитя, — сказал Моган. Он положил руку на ее плечо. — Конечно, будут гибнуть моряки, будут суда разбиваться о берег, и то, что нам по закону положено, мы будем получать по-прежнему. Но с убийствами, с фальшивыми маяками покончено навсегда.

Мэри сдержала свое слово. Она ждала у Надгробных Камней, готовая плыть к севшему на камни судну. Там мы и нашли ее, тихо плачущую под дождем.

В кухне мы рассказали ей все, что случилось, каждый по очереди, не упуская ничего, умалчивая только о «Розе Шарона». Мэри слушала нас, потом повернулась к дяде и спросила:

— Почему ты не мог мне сказать, что делаешь блуждающие огни?

— Извини, но если бы ты их не боялась, люди начали бы сомневаться.

— Значит, это был твой секрет.

— У меня много секретов, — сказал Моган и резко сменил тему. — Вы, сэр, — обратился он к отцу. Отец сидел у огня. Плотно перевязанная ноге покоилась на морском сундуке.— Будьте внимательнее с повязками, — наставлял Моган. — И избегайте нагрузок на эту ногу. Джон должен за вами следить.

— О нет, Джона сразу же ожидает работа, — возразил отец.

— Да, — мрачно подтвердил я. — В лондонской конторе.

— Нет, ошибаешься,— сказал отец.— Ты будешь обучаться мореплаванию.

Не веря своим ушам, я уставился на него.

— Ты это серьезно? — спросил я. Отец кивнул:

— Ты это заслужил, Джон. Но при двух условиях.

— Любые условия, — заверил я. Он засмеялся:

— Учеником ты будешь на одном их моих судов.

— Конечно! — с жаром согласился я.

— И потом будешь командовать им.

Мне нечего было сказать. Мэри улыбалась мне, Моган тоже, сквозь дым своей трубки. Потом он встал и хлопнул в ладоши.

— Ну, кто будет пирог с глазами?

— Спасибо, я сыт, — пробормотал я. Отец спросил:

— А что такое пирог с глазами?