завладели большей частью Северной и Центральной Италии, показали, что эти опасения были отнюдь не беспочвенными.

Преемником Иоанна Комнина стал его сын Мануил, которому в то время еще не исполнилось и тридцати. Он был молод, хорош собой и славился неотразимым обаянием, а вдобавок не разделял ксенофобских наклонностей отца. В ранние годы он много общался с франкскими рыцарями Утремера, и западные обычаи так его восхищали, что Мануил даже учредил в Константинополе рыцарские турниры и сам в них участвовал, поражая и возмущая старшее поколение своих подданных. Кроме того, он был ученым интеллектуалом, и отчеты о блестящем дворе в Палермо наверняка производили на него сильное впечатление: при Рожере, взявшем под свое покровительство науки и искусства, столица Сицилии быстро превращалась в один из крупнейших культурных центров Европы, где встречались и обменивались опытом ведущие мыслители трех великих цивилизаций Средиземноморья – латинской, греческой и арабской.

Разумеется, Мануил прекрасно понимал, какую опасность представляет нормандская Сицилия. Но понимал он и то, что ему предстоит нешуточная борьба за выживание: две трети Малой Азии, которая в прошлом была основным источником живой силы для пополнения византийской армии, уже заняты турками-сельджуками, подступившими почти вплотную к западным рубежам империи. Так уж ли прав был его отец в решимости противостоять Сицилийскому королевству? Не разумнее ли договориться и объединить силы? Вскоре после восшествия на престол Мануил отправил посольство в Палермо, чтобы прощупать почву для возможного союза, который можно было бы скрепить браком византийской царевны с одним из сыновей короля.

Если бы эти переговоры увенчались успехом, Венеции пришлось бы туго, так как Рожер Сицилийский взял бы под свой контроль пролив Отранто с обеих сторон. Но договориться не удалось, и Мануил занялся еще более важным вопросом – устройством собственного бракосочетания со свояченицей некоронованного императора Конрада. Свадьбу сыграли в начале 1146 г., а всего три месяца спустя, в Вербное воскресенье, произошло крупнейшее событие, оказавшее влияние на весь цивилизованный мир. Святой Бернар Клервоский объявил о начале Второго крестового похода.

Регулярные попытки этого святого вмешиваться в политические дела (искушение, которому он так и не научился противостоять за всю свою жизнь!) почти неизменно приводили к катастрофическим последствиям, но никогда еще фиаско не было таким унизительным, как на сей раз. Конрад и французский король Людовик VII совместно повели огромное войско на Восток, чтобы вырвать Эдессу из рук сарацин и укрепить владычество франков в Леванте. Бесчисленные тысячи участников этого похода умерли, даже не добравшись до Святой земли, а те, кто пережил путешествие, разбежались после первого и единственного вооруженного столкновения. Участвовал ли в походе венецианский флот, точно неизвестно, – и один этот факт красноречиво показывает, насколько скудны источники наших сведений по истории республики за тот период. Хронист Марино Санудо Старший уже в XIV в. сообщал о «большой военной помощи» (magnum auxilium), посланной от республики под началом Джованни Полани, брата дожа, но другие историки Второго крестового похода не подкрепляют это заявление, так что его почти наверняка можно сбросить со счетов. Впрочем, если венецианцев и оставили в покое, то ненадолго. Уже в первые недели 1148 г. к ним воззвал о неотложной помощи император Мануил: против его империи выступил сицилийский флот.

Командовал этим флотом Георгий Антиохийский – левантийский грек скромного происхождения, поднявшийся благодаря своим талантам до головокружительных высот. Он стал первым обладателем самого гордого титула нормандской Сицилии – ammiratus ammiratorum, что значит «эмир эмиров», – и одновременно занял должности верховного адмирала[87] и первого министра королевства. Первым делом Георгий установил контроль над Корфу; остров сдался без сопротивления и добровольно принял сицилийский гарнизон численностью 1000 человек. Затем, обогнув Пелопоннес и разместив вооруженные отряды в стратегически важных точках вдоль побережья, эмир эмиров вновь повернул на север и дошел до Эвбеи, захватывая и грабя города, попадавшиеся по пути. Особенно богатую добычу принес древний город Фивы – центр византийского шелкового производства: оттуда вывезли не только тюки дамаста и парчи, но и множество высококвалифицированных работниц-евреек, которых затем отправили в королевскую шелковую мастерскую (выполнявшую также функции гарема) в Палермо. Наконец, на обратном пути Георгий разграбил Коринф, после чего – как пишет Никита Хониат, живший приблизительно в одно с ним время, – боевые сицилийские корабли стали похожи не на «разбойничьи», а на «огромные транспортные суда, – так они были переполнены множеством дорогих вещей, погружаясь в воду почти до самого верхнего яруса!»[88].

Употребив слово «разбойничьи», Никита был совершенно прав: Георгий действовал как настоящий пират. Но за его поступками стояло нечто большее, и король Рожер не питал на этот счет никаких иллюзий. Стало ясно, что союз с византийским императором невозможен, и теперь Мануил – вероятно, в союзе с Венецией и Западной империей – рано или поздно должен выступить против Сицилии. Это был только вопрос времени. Рожер решил нанести упреждающий удар в надежде спровоцировать Мануила на преждевременную атаку и, самое главное, завладеть стратегически важными крепостями на Балканском полуострове и островом Корфу – основным плацдармом для любых возможных вторжений из Южной Италии.

Венецианцы никогда ничего не делали даром, и Мануилу пришлось расширить для них торговые льготы на Кипре и Родосе, а также в собственной столице. Лишь после этого он получил то, что хотел, – полную и безоговорочную поддержку военного флота республики на шесть месяцев. Тем временем император отчаянно готовил собственный флот: ему требовалось около 500 галер и 1000 транспортных судов, чтобы оказать достаточную поддержку армии численностью около 20–25 тысяч человек.

Однако удача отвернулась от этой грозной объединенной силы с самого начала. Встреча была назначена на апрель 1148 г., но обе стороны сильно задержались: греки – из-за внезапного вторжения куманов (половцев) из Великой степи, выбравших именно этот момент, чтобы перейти Дунай и обрушиться на земли империи, а венецианцы – из-за смерти дожа Полани. В итоге два флота встретились в Южной Адриатике только осенью. Они приступили к осаде Корфу, а следующей весной император лично присоединился к ним во главе армии.

По прибытии Мануил обнаружил, что осада идет неважно. Цитадель, в которой держал оборону гарнизон Рожера, стояла на высокой скале над морем, вне досягаемости для византийских баллист. По словам Никиты Хониата, грекам приходилось метать копья как будто прямо в небо, тогда как сицилийцы без труда низвергали на противника град камней и ливень стрел. Многие, добавил он, удивлялись, каким же образом Георгию удалось захватить эту крепость так легко. Но еще опаснее было то, что отношения между греками и венецианцами мало-помалу портились, и в конце концов дело дошло до открытого конфликта: