Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сделал паузу, он кивнул, но увидел, что я все еще жду ответа, сказал нехотя:
– Антуан Бесстрашный был убит вскоре после возвращения. Союз племен распался.
– Все искали виноватых, – сказал я понимающе. – Но сейчас союза нет, как я догадываюсь?
Вожди помрачнели, промолчали, а Кулд подвигал массивными глыбами плеч.
– Какое-то время был, – ответил он уклончиво.
– Но сегодня рассыпался?
Он нехотя кивнул.
– Как и тогда, когда вернулись побежденными.
– Понятно, – сказал я напористо, не давая ему говорить то, что хотел, чтобы не пришлось потом с трудом отказываться, – сейчас каждое из племен ведет свою линию. Кто-то готов на сепаратный мир, кто-то готов драться до последней крови, кто-то готов признать мою власть, кто-то надеется отступить в глубь Гандерсгейма, куда мы как будто не пойдем… Что желает ваше племя?
Он посмотрел на меня в затруднении.
– Я говорю не от своего племени. Пока что мою власть вождя признают двенадцать племен, я хотел бы вести переговоры от их лица. И каждый из присутствующих здесь может говорить не только за свое племя…
– Их уполномочили? – уточнил я.
Он кивнул.
– Да, они сдержат слово. Это дело чести.
– Хорошо, – сказал я, – тогда давайте поговорим начистоту. Мы никакие не завоеватели, как может показаться. Если бы мы были из Сен-Мари, тогда да, явились как бы мстить!
Они слушали все еще настороженно, один из вождей переспросил:
– А кто вы?
– Плохо у вас работает разведка, – укорил я. – Давно должны бы узнать, что я и все мое войско прибыли из-за Великого Хребта. Правда, здесь у нас есть и воины из Сен-Мари, но, как вы понимаете, основной костяк из людей северных королевств. Да-да, мы открыли тоннель под хребтом, сейчас по нему в обе стороны идут купцы, воины и прочие искатели приключений, что задыхались в тесных границах… В общем, мы не враги! А наша красивая битва – разве есть лучший способ увидеть и оценить доблесть друг друга, отвагу, мужество? А как иначе совершать подвиги, что прославят наше имя?.. Кто бы из нас, пришедших из далеких северных королевств, знал бы грозное имя Антуана Бесстрашного, если бы вы и мы сидели по своим норам и бесславно старели?..
Мои лорды хранят молчание, но я видел, как вытягиваются их лица, а в глазах разгорается беспокойство.
Кулд произнес в затруднении:
– Берар Молния… гм… да, был великим воином…
Я сказал громко и с подъемом:
– Как здорово, что все мы здесь сегодня подрались!.. Нет радости у настоящих мужчин выше, чем утолить зуд в кулаках, дать веселой злости выплеснуться на волю, на простор!.. Как хорошо и сладко убивать и грабить, мчаться на горячем коне и слышать сладкую музыку грохота копыт, звонкую песнь меча, слышать, как встречный ветер ревет и воет в ушах, чувствовать в ладони рифленую рукоять меча, когда вскидываешь клинок, сам полный ликующей радости, которую не понять оставшимся, что, как слабые женщины, заперли себя в тесных стенах домов и юрт!..
Они смотрели на меня завороженными глазами, лица просветленные, как у ангелов, на лицах светлое и блаженное счастье праведников. Кулд даже чуть приподнимался и покачивался, а за ним так начали делать и другие, словно скачут на горячих скакунах по ровной степи, сухая земля гремит под копытами, ветер в лицо, вон глазки прищурили, а Вапрольд начинает пригибаться, зарываясь в конскую гриву…
Граф Ришар наклонился ко мне и шепнул с укором:
– Сэр Ричард, что вы говорите?
– Не все ли равно, – шепнул я, – хитростью или доблестью победить врага?
Он умолк, а я улыбнулся варварам и сказал патетически:
– Нам не все равно, хитростью или доблестью победить врага! Мы признаем только второй путь, ибо это путь мужчин, мужества, доблести, стойкости и геройства!
Они все четверо кивали, счастливые и довольные, встретив не просто родственную душу, но и человека, который их мысли и чаяния сумет так точно и емко облечь в жаркие слова, в каждом из которых бьется неистовое сердце варвара.
Я продолжал громко:
– Я скорее прощу того, кто нанес мне тяжелую рану, чем того, кто мечтает посадить мне чирей! Тут уже не сильный и смелый враг, а не только злая, но и ничтожно мелкая душонка. Потому я поднимаю кубок за вас, мои отважные и доблестные враги! Вас не приходится опасаться, как хитрых друзей, вы честны и открыты, потому у меня больше доверия к вам, чем ко многим своим соотечественникам в Сен-Мари!
Альвар Зольмс дергался, полагая, что оскорбляю их таким образом, а успокоился только, когда я назвал соотечественниками сен-маринцев.
Ришар тихонько взял его под руку и отвел в сторону, спасибо за понимание, граф. Хотя и герой битвы при Олбени, Гастирксе и Черной Речке, но иногда взрослость берет верх, тогда он вдруг понимает необходимость отступления от некоторых рыцарских норм в современной политике развитого государства.
– Врагами надо гордиться! – сказал я. – У кого нет врагов, того губят друзья. И у врага дозволено учиться. Более того, умный многому сумеет научиться у врага. Хотя, на мой взгляд, враги не те, кто наносит обиду, а те, кто делает это преднамеренно. Так что мы не враги, а противники, что весьма меняет дело.
Кулд кивнул, сказал важно:
– Хороший вождь должен друзьям делать добро, а врагов делать друзьями.
Кенгш добавил:
– Трусливый друг страшнее врага, ибо врага опасаешься, а на друга надеешься.
Они посмотрели на Фывапа, тот кашлянул и проговорил негромко:
– Настоящая победа только та, когда сами враги признают себя побежденными. С нами до этой битвы…
Он остановился, а Кулд поправил:
– До этой встречи!
– До этой встречи, – согласился Фывап. – С нами до этой встречи такого не случалось. Но сейчас, общаясь с другом великого Берара Молнии, я чувствую, что мне совсем не трудно признать себя побежденным… потому что соревновались доблесть с доблестью, честь с честью, безумная отвага с неистовой отвагой… а в таких битвах победители и побежденные не могут чувствовать друг к другу вражды.
Я хлопнул в ладони, ко мне подбежали оруженосцы.
– Быстро на стол лучшего вина! – велел я. – И… все остальное, а также прочее. Чтобы было не стыдно принимать моих дорогих друзей, великих и доблестных вождей сильных и благородных племен великого Гандерсгейма!
Лицо графа Ришара менялось на глазах, то светлело, то темнело, когда не успевал следить за моей иезуитской мыслью, плечи то расправлял, то отодвигался в тень, я же больше наблюдал за вождями, держатся невозмутимо, но слова мои все-таки пробивают их толстые шкуры, как стальные болты кожаные доспехи.
Вождь Кулд дождался паузы, сказал осторожно: