– Расскажи, пожалуйста, Александра, что же случилось в субботу вечером? – с сочувственной улыбкой спросил он.

В окне за его спиной виднелось синее лондонское небо и один-единственный платан. Листья еще не распустились, и кора на ветках напоминала чернильные каракули. Если бы мы с дедом сейчас гуляли по этой улице, он обязательно указал бы мне на ствол камуфляжной окраски, с которого кусками облетала кора: так платан избавлялся от грязи. А дедушка рассказал бы, что листья платана похожи на пятиконечные звезды.

Но сейчас я не гуляла на свежем воздухе, а сидела в кабинете с центральным отоплением и ковром с длинным ворсом. Было утро среды. Айрис в школе. Касс в университете. Дедушка в могиле.

– Александра? – окликнул меня доктор.

– Хочешь, я сам все расскажу? – предложил Джон. – Если, конечно, это поможет.

Мама погладила меня по руке.

– Ты ведь согласилась пойти к врачу, так чего же молчишь?

Я согласилась пойти лишь потому, что в случае моего отказа Джон пригрозил действовать через школу. Сказал, что позвонит директрисе и уговорит ее попросить всех моих учителей написать обо мне отчеты. Мол, чем больше у нас будет информации, тем выше вероятность, что доктор поставит точный диагноз.

– Я с радостью начну, – повторил Джон, – а Александра, если захочет, добавит.

Я сидела на сером стуле. Ковер в кабинете был бежевый. Слева мама, справа Джон. Последние несколько дней он играл с нами в молчанку, теперь же говорил, не умолкая. С тех самых пор, как мы вошли в кабинет, Дерек с Джоном пожали друг другу руки и спросили, как поживают дети, Джона было не заткнуть. Он спросил, существует ли точный тест на СДВГ (нет) и может ли это быть наследственное (вполне). Мама поинтересовалась, может ли причина быть в чем-то другом (может), но Джон перебил ее вопросом, будет ли сегодняшняя встреча единственной (скорее всего, нет), существует ли полный список симптомов и можно ли его увидеть? Доктор вяло пошутил, что если прочесть этот список вслух, каждый человек на свете поднимает руку и скажет, что у него синдром.

– Периодически те или иные симптомы встречаются абсолютно у всех, – добавил он. – Нас же интересует неоднократное и последовательное их проявление в самых разных ситуациях.

Ни томография головного мозга, ни анализ крови, ни компьютерное обследование не дадут Джону моментального ответа. Придется выдержать диагностическое интервью, чтобы врач посмотрел, как я себя веду в повседневной жизни. Начнем с субботнего вечера.

Стань чудовищем.

– Мы позвали на ужин моего сына Касса, – начал Джон, – а после его ухода Александра устроила сцену.

Мама по-прежнему гладила меня по руке.

– С тех пор, как он уехал в университет, она очень по нему скучает. Они очень дружны.

– Где-то в половину одиннадцатого, – продолжал Джон, – они с Айрис пошли его провожать на автобусную остановку. Их не было минут двадцать, потом Александра вернулась и набросилась на нас с матерью. Мол, это мы виноваты, что Касс уехал, мы пытаемся всех и вся контролировать, и это из-за нас он теперь долго не приедет. Мы попросили ее перестать кричать, но стало только хуже. Тогда я велел ей убираться в свою комнату, раз она не умеет себя вести, и тут она вообще пошла вразнос. Она пригрозила, что вышвырнет телевизор в окно, но он оказался слишком тяжелый. Она не смогла его поднять, и тогда она распахнула окно и выбросила мой ноутбук.

– Мы испугались, – вставила мама. – По-настоящему. Я никогда еще не видела ее в такой ярости.

– Ноутбук упал на парковку, – подхватил Джон. – Разлетелся на куски, а ведь в нем была вся моя работа. Я понимаю, девочка перенервничала, но ведь она могла кого-нибудь зашибить. Соседи вызвали полицейских, и те ворвались к нам: видимо, решили, что мы тут деремся.

На дерево за окном села сорока. Издалека были видны лишь маслянистые крылья да кремового цвета грудка, но вблизи можно разглядеть лилово-синие перья на крыльях и зеленый отлив на хвосте.

– Полицейские имели полное право возбудить против нас дело, – продолжал Джон. – Они сказали, что Александра подвергла опасности жизни тех, кто мог проходить внизу, и вела себя преступно и безответственно. Наверное, хотели ее припугнуть, но она и глазом не моргнула. – Он повернулся ко мне. – Что скажешь, Александра? Я достаточно точно описал события?

То, что я якобы пыталась выбросить из окна телевизор – чушь собачья. Наш телевизор прикручен тремя болтами к кронштейну на стене, так что любой дурак поймет: чтобы его куда-нибудь вышвырнуть, понадобится отвертка и помощь напарника. Я действительно пригрозила выбросить телек в окно, даже потрясла кронштейн, потом распахнула окно и потрясла раму. Правда и то, что я схватила со стола ноутбук, на котором Джон с Кассом смотрели футбол, и запустила по красивой дуге вниз, во двор. Но я же не сумасшедшая. Я сперва выглянула в окно и убедилась, что на парковке ни души.

Когда копы спросили, зачем я это сделала, я тайком покосилась на Джона и ответила: «Расстроилась».

– Из-за чего? – спросил самый молодой коп.

Я перевела взгляд на маму, но та смотрела на меня с такой мольбой, что я лишь пожала плечами. Коп вздохнул и уставился на Джона, словно хотел прочитать его мысли.

– Я тут ни при чем, – сказал Джон.

– Быть может, вы хотите что-то добавить?

Джон озадаченно покачал головой.

– Я дал сыну денег, чтобы после сессии он оставался в университете. Ничего другого в голову не приходит.

Коп посмотрел на маму, та предложила ему чаю, он взглянул сперва на Айрис, которая ангельски ему улыбнулась, потом на коллегу. Тот заметил:

– Думаю, предупреждения будет достаточно.

Молодой коп кивнул и сказал мне:

– Твое счастье, Лекси.

Доктор Лиман явно отчаялся меня разговорить и сосредоточился на маме с Джоном. Сообщил им, что у девушек симптомы СДВГ могут проявляться иначе.

– Большинство стандартных вопросов в данном случае не подходят, потому что девушки обычно переживают случившееся в душе, а значит, и спрашивать их нужно иначе.

Он провел пальцем по лежавшей на столе анкете. Мне выдал такую же, чтобы я заполнила дома. И маме с Джоном тоже дал один экземпляр. Каждое из утверждений нужно было оценить по шкале от одного до пяти в зависимости от того, согласны ли вы с ним или нет.

Часто ли меня тянет в слезы? Часто ли у меня болит голова и живот? Часто ли я тревожусь? Часто ли я грущу? Знаю ли я, почему грущу? Боюсь ли я, что меня вызовут отвечать на уроке? Забываю ли я, какое задание учитель дал классу? Бывает ли так, что я не поднимаю руку, даже если мне есть что сказать? Вызываюсь ли я отвечать на уроке?

Я перевернула анкету, надеясь увидеть с другой стороны чистый белый лист, но и там оказались вопросы.

Можно ли сказать, что я не умею держать себя в руках? Считаю ли я, что другие девочки меня не любят? Ругаюсь ли я с друзьями? Если мне хочется присоединиться к какой-то компании, бывает ли так, что я не знаю, как к ней подойти и что сказать? Часто ли мне бывает одиноко?