— Ему нужен хороший протез, — сказала она. — Не такой, как положено всем, а такой, на котором можно бегать.

— Это почему же? — сощурился Президент. Было ясно, что думает он уже не об этом солдате, а о сотнях или тысячах других, которым тоже захочется протез, чтобы на нем можно было бегать.

— Например, потому что вы за него попросите. Это же неправильно, когда человек отдал настоящую ногу, а Родине для него железной жалко.

Сзади Машу толкали, но это был уже не охранник, а наседавшие репортеры. Вспыхнула яркая телелампа, ударив поверх голов, опустилась и нашарила лучом Президента.

— В масштабах страны этот вопрос…. — начал он и вдруг отвернулся от камеры. — В масштабах страны пока не все удается, — тихо сказал Президент одной Маше, — но одному-то я могу… Ему помогут за счет президентского фонда, — закончил он громко, чтобы слышал тот, кто взял снимок солдата. Развернулся и, наконец, вошел в открытые двери.

Машу сразу смяли, оттеснили. Чуть не сломав каблук, она отскочила в сторону и стояла на морозе, пока толпа не втянулась в музей.

Ваха не видел этой недолгой задержки, потому что обзор ему заслонял козырек подъезда. Дверь на лестницу была распахнута; со своего второго этажа он слышал, как толпа, переговариваясь и шаркая ногами, вливается в холл. Гул голосов становился все громче, потом начал стихать и умолк совсем. Выждав, чтобы все успели перебраться в бальный зал, Ваха вышел на лестницу и аккуратно притворил за собой дверь, которой скоро предстояло разлететься в щепки.

Еще пять минут: отойти подальше от особняка, чтобы не прибило шальным осколком. Достать телефон, нажать две кнопки… И убить Машу?

Ваха повернул к бальному залу.

Толпа стояла в коридоре. Впускали медленно, проверяя всех ручной рамкой металлоискателя. Промелькнул мундир Машиного деда — военный, не жалко. А вон она! Стоит, повернувшись спиной, с незнакомой прической. Ваха узнал ее сердцем. Протолкался, взял за руку:

— Пойдем, успеешь туда.

— Ваха, ты почему одетый? — обернулась она.

— Уезжаю. Телеграмму получил от родственников.

— Что-то плохое случилось?

— Да, — сказал Ваха и не соврал, только все плохое случилось с его родственниками давно. — Пойдем, проводишь меня немножко.

— Ладно. Подожди, я накину шубу.

Ваха ждал у бара. Черный президентский охранник с проводком за ухом косился недовольно. Подошел и проверил его рамкой.

Маша сбежала по лестнице:

— Пойдем. А ты почему без чемодана?

— Некогда, Эльчин потом привезет.

Вышли, дверь подъезда на пружине захлопнулась, отрезав гомон толпы. Ваха думал про телефон в кармане, про две кнопки и молчал.

— Ваха!

— Что?

— А те люди, из-за которых погибла твоя мать, они нарочно стреляли в ваш дом?

— Нет. Сбили вертолет, он падал. Летчик сбросил боезапас, чтобы самому не взорваться, и попал в село. Никому не было легче оттого, что не нарочно.

— А сбили вертолет нарочно?

— Сбили нарочно, — признал Ваха.

Вдоль дорожки цепочкой горели фонари, похожие на гигантские одуванчики. Снег хрустел под ногами. Ваха уводил Машу к шоссе, на котором должны были появиться машины с людьми Хозяина. Они уже стояли где-то поблизости, свернув на обочину и погасив фары. Ждали взрыва, чтобы подскочить и ограбить мертвых. Ваха подумал, что Машу надо будет прикрыть собой, а то еще подстрелят.

— Ваха?

— Что?

— А ведь у тебя не азербайджанское имя. Сейран — азербайджанское, а Ваха — нет.

Ваха оглянулся. Достаточно отошли, осколки не долетят.

— Да, это чеченское имя, — сказал он, доставая телефон. И нажал две кнопки.

— Ваха, а ты в меня влюбился, — сказала Маша.

— Немножко, — подтвердил Ваха. Телефонный сигнал доходит не сразу, надо подождать.

— Нет, ты сильно в меня влюбился.

Взрыва не было. Ваха проверил номер на светящемся экранчике телефона и, хотя цифры были правильные, набрал снова. За окнами бального зала мелькали яркие кукольные фигурки. Глухо играла музыка; Вахе казалось, что сквозь нее слышны телефонные звонки на чердаке. Он все сделал правильно, не в первый же раз. Значит, взрыватель бракованный, надо было ставить два параллельно.

И тут грохнуло. Яркий свет разлился в небе, отражаясь от невидимых раньше низких облаков. Беспорядочно затрещали очереди, словно где-то поблизости отстреливался сонный, застигнутый врасплох блок-пост.

Бальный зал стоял, как раньше, только кукольные фигурки прилипли к окнам. А в небе под треск и хлопки вспыхивали разноцветные узоры.

— Салют! Не видел раньше? — прокричала Маша.

Ваха покачал головой.

— А ты сильно влюбился, — повторила она. — Спасти меня хотел… Ты забыл про свой телефон! По-моему, тебе ответили.

Ваха послушно поднес трубку к уху, хотя ответ, которого он ждал, должен был прогреметь на весь мир.

— …отключен или находится вне досягаемости… — говорил сухой женский голос.

— Там телефон не работает, — сказала Маша и протянула ему на ладони аккумулятор. — Партизан фигов, ты б хоть шапкой замел следы на крыше.

— Ты знала?! — задохнулся Ваха.

— Значит, твою мать не нарочно, а мою можно нарочно?! — Она швырнула аккумулятор ему в лицо, повернулась и пошла.

Ваха сел в снег. Лицо горело, как от пощечины. Сердце рвалось за Машей, но Ваха знал, что ему не будет прощения.

— Для тех, кто в танке, — бросила она через плечо. — Был американский президент Кеннеди. Его убил Освальд. Освальда убил Руби. Руби попал в тюрьму и там скоро умер… Открой свой телефон.

Ваха плохо понял, о чем она, но послушался. Отколупнул серую пластмассовую спинку, заглянул. Аккумулятор в его телефоне оказался маленький, не такой, как в первом. Свободное место было залеплено пластитом. Граммов двадцать там поместилось, это много, когда трубка лежит на груди у сердца.

— Аллах с тобой, беги, дитя гор, — сказал Маша. — И помни: тех, кому заказывают президентов, никогда не оставляют в живых.

Ваха встал и побежал в поле, прочь от шоссе с притаившимися машинами и от зала с веселящейся публикой. Ему не было места ни там, ни тут, он бежал посередине.

* * *

Многие после этого считали Машу дурой. Следователь даже взял с нее слово, что в следующий раз, увидев взрывное устройство, она не будет к нему прикасаться и сразу вызовет специалистов. Вряд ли он думал, что ей было приятно выковыривать из телефона аккумулятор, сидя над раскрытым чемоданом с взрывчаткой. Просто был обязан предупреждать о таких вещах и предупредил.