У Рудольфа Хейзингера исключительно хорошо была развита способность находить кратчайший путь к цели и неуклонно следовать по нему, не отягощаясь никакими сомнениями. Тем более морального характера… Поначалу многим это могло показаться проявлением примитивного, почти животного чутья, обостренного природной наглостью. Однако все было не так просто! Все решения Хейзингера вызревали совершенно осознанно, за ними стоял кропотливый перебор вариантов и тщательный анализ. А то, что зачастую они отдавали откровенной подлостью… Так сам Хейзингер подобным образом не думал, для него вообще не существовало подлости и порядочности, одна голая целесообразность.

Солдаты, приведенные полковником, стояли поодаль и чего-то ждали.

Когда Хейзингер закончил свой разговор с капитаном медицинской службы, к полковнику подошел с докладом комендант бронепоезда Ванчура.

Рапорт чеха был короток: цистерна отремонтирована, ее перецепили впереди санитарного вагона, так что она будет прикрыта с двух сторон. Можно начинать движение.

– Отлично, – медленно протянул Хейзингер. – А где команда, латавшая цистерну?

– Вот они, – Ванчура указал на шестерых унылого вида босняков, стоящих в сторонке.

– Отлично, – вновь повторил Хейзингер и сделал некое движение рукой, подал условный знак.

По этому знаку вооруженная охрана, приведенная полковником, обступила боснийцев, производивших ремонт.

– Предложите этим людям сесть в будку санитарного автомобиля, – напряженным голосом произнес Хейзингер, обращаясь к коменданту.

– Но почему? – возмущенно спросил Ванчура, у которого даже усы встали дыбом от негодования. – С какой стати?!

– С такой, что это приказ, – ответил Хейзингер, и злая холодная искра мгновенно промелькнула в его взгляде. – И если вы, майор, не поторопитесь, то присоединитесь к этим солдатам. Ага, седьмым. Была, признаться, у меня такая мысль. Распоряжайтесь быстрее, а затем бегом к поезду. Пусть зажигают топки, нам пора отправляться. И проследите, чтоб с нашего пути убрали все мешающие составы, дали нам зеленую улицу.

Потупив глаза и чертыхаясь про себя на чем свет стоит, Ванчура передал приказ Хейзингера ремонтной команде. Те, ясное дело, возроптали, но возмущались и размахивали руками они недолго.

Для убедительности охрана наставила на боснийцев штыки.

Им пришлось подчиниться, боснийцы по приставной лесенке забрались в жестяную коробку с красными крестами. Санитарный «Хорьх» уехал.

Рудольф Хейзингер довольно потер руки: если теперь кто-то из ремонтников свалится с брюшным тифом, то это станет не его проблемой, а головной болью капитана, начальника санитарной службы гарнизона. Главное даже не это: успешно изолированы возможные свидетели, которые слишком долго и слишком близко крутились у его цистерны! А вдруг обо всем догадались? Хейзингер и коменданта бы отправил в карантинный госпиталь под круглосуточную охрану, но Ванчура пока что был нужен полковнику. Ничего, после выполнения акции он доберется и до этого толстого чеха…

Тем временем пассажирский состав, столь неудачно повстречавшийся прошлой ночью с бронепоездом, готовился к отправлению. Вот только наблюдалась некоторая странность: всех пассажиров, как выяснилось, держали под замком за дверями наглухо запертых вагонов. И даже те из них, которые ехали до Збаража, выйти наружу не могли! Вооруженная охрана, повинуясь распоряжению Рудольфа Хейзингера, решительно такие попытки пресекала.

Опять же, логика полковника была проста: а что, если кто-то из гражданских лиц все же стал бациллоносителем? Или, что еще хуже, некоторые нежелательные свидетели произошедшего оказались достаточно сообразительными, чтобы понять: творится что-то неладное! Ведь даже от одного случайно брошенного слова могут приключиться большие неприятности, самая поганая из которых – паника в Збараже. Отправить всех подальше, и там пускай мрут, ежели что – с Хейзингера взятки гладки, он окажется ни при чем. А захотят болтать и сплетничать об увиденном, так кто им поверит за сотню верст от Збаража? Да и времени к тому моменту, как пассажиры сумеют покинуть свои вагоны, пройдет преизрядно.

Паровозы бронепоезда разжигали топки. Вот уже труба переднего изрыгнула клубы темного дыма, из-под черного брюха громадной машины повалили клубы пара. Точно сказочный дракон проснулся…

Грицко Крук не подвел: крестьянин разжился подводой, в самом деле напоминавшей санитарную двуколку, на удивление быстро. Стащил, естественно, как и предполагалось.

Щербинин и Гумилев обменялись мундирами, теперь на Гумилеве была форма австрийского унтер-офицера, как и на Голицыне. В повозку сложили оружие пластунов, лишь кинжалы Голицын приказал запрятать в сапоги, да по одной лимонке с вставленным запалом каждому засунуть в карман штанов, благо они широкие. Затем винтовки и аппарат беспроволочного телеграфа прикрыли тонким слоем сена, которое надергали из стоявшего поблизости товарного вагона. На сено бросили холстину, а сверху лег Щербинин, он, по замыслу поручика Голицына, должен был изображать раненого русского офицера, попавшего в плен. Здесь имела место чисто психологическая уловка: при взгляде на изуродованное лицо Щербинина кто угодно поверил бы, что перед ним раненый. Да и в качестве отвлекающего фактора это должно было неплохо сработать: такие шрамы даже военным людям видеть приходится, к счастью, не каждый день.

Пластуны же должны были изображать пленных русских солдат. А двое в австрийской форме – Голицын и Гумилев – якобы конвоировавших эту группу пленных унтеров.

Цель всех этих на первый взгляд загадочных пертурбаций была проста: получить хоть некоторую свободу передвижения по станции, которая, усилиями Хейзингера, заполнена охраной. Ведь одно дело – подобраться поближе к бронепоезду вдвоем и во вражеской форме, что, при известном везении и максимальной бесцеремонности поведения, вполне реально. И совсем другое – подойти туда же, то есть к бронепоезду, двум десяткам солдат в русской форме и при оружии. Такая наглость при самом благоприятном раскладе не прокатит.

А так получалось, что никакие это не русские солдаты, а военнопленные с раненым офицером, которых два австрийских унтера сопровождают для помещения в хорошо запирающийся товарный вагон, под надежную охрану. С целью дальнейшей отправки в лагерь для военнопленных.

Подобная инсценировка тоже, само собой, шита белыми нитками и серьезной проверки не выдержит. Однако некоторую свободу передвижения, хотя бы на первых порах, даст! Позволит «военнопленным» с конвоирами приблизиться к голове бронепоезда на расстояние рывка, заодно обеспечит фактор неожиданности. А там уж каким местом фортуна повернется! Передний паровоз, как хорошо было заметно, уже развел пары. Второй, дополнительный, тоже вот-вот будет готов, и окаянная цистерна прицеплена. Значит, если одна часть отряда захватывает штабной вагон, а другая – оба паровоза, то можно рвать со станции аллюром три креста. Подальше от гарнизона, с ним не сладишь теми силами, что имелись у Голицына! А уж там, в чистом поле, разбираться с поездной бригадой. Вот это вполне выполнимо: после ночных событий она ополовинена, да и высоким боевым духом босняки, как уже отмечалось, не отличаются.