— Тогда чей? Заначка твоего приятеля?

Пожимаю плечами.

— Не знаю.

— Вот как мы поступим. Ночью, позвонив вашим родителям, я отпущу тебя и твоих друзей — потому что конкретно у вас я наркоты не нашел, а несколько свидетелей заявили, что на драку вас с Марко спровоцировали. Но отныне я буду следить за тобой, как ястреб за цыпленком. И если узнаю, что ты снова ввязался в драку или дилером подрабатываешь, — загребу в кутузку так быстро, что ты и глазом моргнуть не успеешь.

Вот дерьмо, этот парень и так уже пролез в жизнь mi’amá, а теперь еще и заботливого папашу будет из себя корчить. Я рос без отца всю жизнь и вроде нормально справлялся, зачем он мне теперь?

— Ты мне не отец, — напоминаю сквозь зубы.

— Ты прав. Но если был бы — запер бы в камере на ночь, чтобы ты хорошенько усвоил урок.

Я РАССЛАБИЛАСЬ И ПОТЕРЯЛА БДИТЕЛЬНОСТЬ. Это в мой план не входило. Сегодня, когда мы с Луисом были в домике у бассейна, я на какое-то время позволила себе поверить, что Луис и Марко — совершенно разные.

А потом увидела драку.

Но Луис и Марко не друг с другом дрались — они вместе сцепились с Джастином и парнями из футбольной команды. Кулаки Луиса просто летали, и хуже всего, что ему это, как мне показалось, даже нравилось. Драка словно утоляла в нем какую-то важную потребность.

Не знаю, кто начал первым. На самом деле это не так важно. Важно, что Луис не отказался в ней участвовать. И даже больше: он был единственным, кто до самого конца оставался на ногах, готовый принять вызов от любого, осмелившегося выступить против него. Луис не остановился, пока его копы не скрутили.

А потом я увидела наркотики. Прямо у его ног, на траве.

Я не могу встречаться с тем, кто ввязывается в драки и торгует наркотой. Марко когда-то тоже дрался чуть ли не с каждым, кто на него косо смотрел, из-за чего его даже исключали из школы. Директор Агирре, конечно, говорит на каждом углу о политике нулевой терпимости, однако, стоило нашему классу оказаться в девятом, он быстро сообразил, что если, как того требуют правила, после трех провинностей исключать ученика, то практически никого с южной стороны в школе не останется. Он, конечно, по-прежнему грозит нам отчислениями, но редко воплощает эту угрозу в жизнь.

Нужно заставить себя перестать думать о Луисе. Вернувшись домой после вечеринки, я падаю в кровать, но не могу заснуть — и не могу удержаться, чтобы не корить себя за мягкотелость и уязвимость. Я сорвала все свои запреты, но я знала, чтó делаю. А Луис не сказал, что связался с наркотой, и это все меняет.

Утром в воскресенье я просыпаюсь с надеждой, что Гренни наконец начала есть сама.

— Ну как там Гренни? — спрашиваю Сью, едва зайдя в приют.

— Так толком и не ест ничего. У бедняги явно депрессия.

Я бегу к отсеку старушки. Подхожу к дверце, и Гренни начинает принюхиваться.

— Привет, девочка, — говорю я, тянусь и подвожу ее к своим коленям. — Ты скучала по мне?

Бульдожка виляет хвостом мне в ответ. Какая же она худая. Слишком худая.

Глажу ее за ухом, и собака немедленно плюхается на спину. Вдоволь начесав ей животик, я беру из миски еду и принимаюсь кормить ее с рук. Слава богу, собака ест, хотя мне и приходится для этого подносить пищу прямо ей к носу.

— Хочешь, чтобы я забрала тебя домой?

Она отвечает — утыкается носом мне в ногу.

— Осталось уговорить родителей, чтобы они разрешили тебя взять, — говорю я ей.

Но когда возвращаюсь домой и рассказываю родителям о Гренни, оба выступают против.

— У тебя слишком много всего в жизни происходит, тебе некогда будет ею заниматься, — говорит мама.

Папа с ней согласен:

— И потом, когда ты уедешь в колледж, что будет с псом?

— Но она же старая совсем, и слепая, и живет в клетке! Вот если бы вы были слепыми стариками, захотели бы последние дни своей жизни провести в клетке? — спорю я.

Мама гладит меня по руке.

— Никки, это замечательно, что ты хочешь помочь собаке, но…

Я вздыхаю.

— Тогда… тогда, может, хотя бы познакомитесь с ней? А потом уже примете окончательное решение, хорошо? Уверена, она будет идеальным домашним псом. Вы только взглянете на нее и сразу же поймете, что я права.

Родители смотрят на меня с жалостью. Я знаю, о чем они думают: я пытаюсь позаботиться о животном, попавшем в беду, потому что мне самой хочется, чтобы обо мне кто-то заботился. Эта тема уже всплывала в разговорах, и я даже допускаю, что мама с папой правы. Но я не могу избавиться от этого чувства — чувства необъяснимой связи с собаками, которым не очень повезло в жизни, которые попадают к нам в приют… ведь они беспомощны. Да, я переживаю за аутсайдеров и невезунчиков, что ж поделаешь.

— Вот что я тебе скажу, — наконец решается отец. — В следующие выходные, если Гренни еще будет в приюте, мы с мамой поедем с ней знакомиться.

Широченная улыбка озаряет мое лицо. Я кидаюсь обнять родителей.

— Это потрясающе! Огромное спасибо!

— Но мы не даем тебе никаких обещаний, Никки.

— Я поняла, поняла.

Мне-то лучше знать. Как только мама с папой увидят Гренни, они непременно в нее влюбятся.

В понедельник все только и говорят, что о драке у Дерека дома, об арестах и о наркоте, которая валялась у ног Луиса. Не могу и метра по коридору пройти, чтобы не услышать хоть что-то о Луисе, Дереке или Марко.

На меня, правда, тоже косятся. Все в школе знают, что мы с Марко встречались, и кое-кто до сих пор от этого не отвык.

Старательно избегаю встречаться с Луисом даже взглядом, не реагирую, когда он зовет меня по имени, и весь ленч сижу в библиотеке и готовлюсь к экзамену по алгебре — тут ни Луис, ни Марко меня точно не найдут. Но на химии мы с Луисом все равно встретимся, я знаю — и заранее дергаюсь.

Изо всех сил тяну время и в результате появляюсь в классе миссис Питерсон вместе со звонком.

— Ты не сможешь вечно меня игнорировать, — шепчет Луис, стоя у меня за спиной, пока миссис Питерсон инструктирует нас, как правильно следует мыть пробирки.

— Смогу, — говорю я.

— Тогда что же было в субботу, в домике у бассейна, а?

Примерзаю к полу, вспоминая, как позволила себе отказаться от собственных правил — и это оказалось ошибкой. Стена между нами снова воздвигнута, куда крепче прежней.

— Я стараюсь забыть об этом.

— Старайся сколько угодно — не поможет. — Луис наклоняется ближе ко мне. — Я, кстати, тоже никак не могу забыть.

Его слова задевают что-то у меня внутри. Хочется сорваться, выплеснуть на него весь свой гнев и оттолкнуть как можно дальше.