— Войдите, — крикнул он.

Вошел его камергер.

— Мне только что звонили, ваше преосвященство. Святой Отец опять в хранилище. Вы просили вам сообщить.

Валендреа снял очки и закрыл книгу.

— Хорошо.

Камергер удалился.

Кардинал быстро надел легкий шерстяной свитер, брюки, кроссовки и легкой походкой направился к отдельному лифту. Спустившись на первый этаж, миновал пустые коридоры Апостольского дворца. Тишину здесь нарушало лишь жужжание видеокамер слежения, поворачивающихся в своих установленных под потолком гнездах, и скрип его резиновых подошв по тераццо.[11]Можно не опасаться, что его увидят, — дворец уже закрыт на ночь.

Он оказался в помещении архива и, не обращая внимания на дежурного префекта, прошел через лабиринт стеллажей прямо к железной решетке у входа в хранилище. Климент XV в белой льняной сутане стоял к нему спиной под светом лампы.

Двери старинного сейфа были открыты. Валендреа не прятался. Пора было играть в открытую.

— Входите, Альберто, — произнес Папа, не оборачиваясь.

— Как вы узнали, что это я?

Климент обернулся:

— А кто еще это может быть?

Он вошел в освещенную комнату и впервые с 1978 года оказался в хранилище. Тогда каморку без окон освещали только несколько тусклых лампочек. Теперь помещение заливали ровным жемчужным светом флуоресцентные светильники. Открытый деревянный футляр лежал в том же ящике. По полу были разбросаны обломки восковой печати.

— Я слышал, что вы приходили сюда при Павле, — сказал Климент, указав на футляр, — и видели, как Павел открывал его. Скажите, Альберто, что он испытал? Представляю, как этот старый глупец кривил лицо, когда читал слова Девы.

Валендреа не стал давать Клименту повод почувствовать свою правоту:

— Вам далеко до Павла.

— Он был упрямым и узколобым. Он мог сделать многое, но не сумел подавить в себе гордыню и высокомерие.

Климент взял в руки лист бумаги, лежавший рядом с футляром.

— Он прочел это, но все равно поставил себя превыше Господа.

— Он умер через три месяца. Что он мог успеть?

— Он мог сделать все, о чем просила Дева.

— Что сделать, Якоб? Что все это значит? В третьем Фатимском откровении не говорится ничего, кроме обычных призывов к вере и покаянию. Что должен был сделать Павел?

Климент в упор посмотрел на него:

— Вы умеете лгать.

Валендреа с трудом подавил в себе ярость:

— Вы с ума сошли?

Папа шагнул ему навстречу, старческие глаза продолжали изучать тосканца.

— Я знаю, что вы еще раз приходили сюда.

Валендреа промолчал.

— Архивариусы ведут подробные записи. Веками они записывают всех входящих сюда. Вечером девятнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года вы заходили сюда вместе с Павлом. Через час вы вышли. Один.

— Я исполнял поручение Святого Отца. Потом он приказал мне уйти.

— Неудивительно, учитывая, что было в футляре.

— Мне поручили запечатать футляр и ящик.

— Но сначала вы прочли содержимое. — Голос Папы еле заметно дрогнул. — И как можно обвинять вас? Вы были молодым священником, приближенным к Папе. А Папа, перед которым вы так преклонялись, прочел свидетельства о явлении Марии. И они сильно огорчили его.

— Вы не можете этого знать.

— Если нет, значит, он был еще глупее, чем я думал.

Глаза Климента сверкнули, он продолжил:

— Прочитав текст, вы уничтожили часть его. Раньше в футляре было четыре страницы. Две из них написала сестра Люсия, когда записывала третье откровение в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Еще две написал отец Тибор в тысяча девятьсот шестидесятом, когда переводил ее записи. Но после того как Павел открыл футляр, а вы его снова запечатали, никто больше не видел его содержимого до тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Пока Иоанн Павел Второй не прочел третье откровение в присутствии нескольких кардиналов. Они свидетельствовали, что печать Павла была в целости. И все кардиналы также утверждают, что в футляре было всего две страницы: одна запись, сделанная сестрой Люсией, и ее перевод, составленный отцом Тибором. Спустя девятнадцать лет, в двухтысячном году, когда Иоанн Павел наконец обнародовал текст третьего откровения, в сейфе оставалось только два листа бумаги. Как вы можете это объяснить, Альберто? Где еще две страницы, пропавшие отсюда в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году?

— Вы все равно ничего не знаете.

— К сожалению для нас обоих, знаю. Это вам не все известно. Переводчик Иоанна Двадцать третьего — отец Андрей Тибор — переписал весь текст третьего откровения к себе в блокнот и потом перевел его. Оригинал он отдал Папе, но уже потом заметил, что написанное отпечаталось на следующей странице блокнота. Он, как и я, имел скверную привычку слишком сильно нажимать на перо. Тибор обвел слова карандашом и переписал их еще раз. На одну страницу первоначальный текст сестры Люсии. На другую — свой перевод.

Климент поднял лист бумаги, который держал в руке, вверх.

— Вот это факсимиле он недавно прислал мне.

На лице Валендреа не дрогнул ни один мускул.

— Можно посмотреть?

Климент улыбнулся:

— Пожалуйста.

Тот взял листок. И тут же его охватила тревога. Те же десять строк по-португальски, которые он видел тогда на исписанных женским почерком страницах и которые он по-прежнему не мог прочесть.

— Португальский был ее родным языком, — сказал Климент, — я сравнил стиль и начертание букв на факсимиле отца Тибора с первой частью откровения, которую вы так любезно оставили в футляре. Они совершенно идентичны.

— А есть перевод? — спросил Валендреа, стараясь казаться спокойным.

— Да, достопочтенный отец прислал и его.

Климент кивнул в сторону сейфа:

— Он там, где ему и надлежит быть.

— Фотокопии записей сестры Люсии были опубликованы в двухтысячном году. Отец Тибор мог просто подделать ее почерк.

Валендреа показал на бумагу:

— Вдруг это подлог?

— Я знал, что вы так скажете. Но это не так, и вам это доподлинно известно.

— Так вы поэтому все время ходили сюда? — уже не сдерживаясь, спросил Валендреа.

— А что бы вы делали на моем месте?

— Не стал бы придавать письму значения.

Климент покачал головой:

— Я не мог. В письме Тибор задал мне один простой вопрос: почему церковь лжет? Вы знаете ответ. Никто не лгал. Просто когда Иоанн Павел Второй сообщил миру третье Фатимское откровение, никто, кроме отца Тибора и вас, не знал, что это неполный текст.