Полезные действия измеряются, конечно, не километрами преодоленного расстояния, и если мы здесь коротко изложили маршрут царя за 1707 год, то с единственной целью обратить внимание на то, что тысячи километров пути тоже требовали времени и сил. Правда, в 34 года тяготы переездов были ему еще посильны, но на здоровье они отражались. В августе 1707 года, находясь в Варшаве, Петр вновь заболел, и, видимо, очень тяжело. Сам он об этой болезни писал так: «Я только футов на пять был от смерти: в самый Ильин день уже и людей не знал, и не знаю как бог паки велел жить – такова была Жестокая фибра (то есть лихорадка), от которой теперва еще вполы в себя не могу притить».

Попытаемся проследить, чем занимался в течение года царь, как он готовил страну и армию к отражению нашествия шведов, где его постигали неудачи и где сопутствовал успех.

Бесценные сведения на этот счет содержатся в опубликованных письмах и бумагах Петра. Но и они лишь в малой степени отражают деятельность царя – отчасти потому, что далеко не все написанное Петром сохранилось, но главным образом потому, что эта деятельность не всегда регистрировалась письменными источниками.

Письма, записки, указы и распоряжения охватывают обширный круг вопросов, в которые вникал царь. На первом плане, несомненно, заботы об укомплектовании, вооружении и обучении армии, а также строительство укреплений. Адъютанты Петра все время в пути. Они доставляют распоряжения Петра то одному, то другому должностному лицу: «учреди у себя один добрый полк конницы», «отошли немедленно в Москву ведомость, сколько надо рекрутов», «призвать ныне для войны тысячи две калмыков», «учреди в пехоте во всяком батальоне осьмую долю солдат с копьями», «изготовить 15 тысяч штук железных наконечников», «прислать 10 тысяч мушкетов и 1325 фузей», «неоплошно сбирать налог для покупки лошадей в драгунские полки» и сотни еще таких же кратких повелений. Иногда царь требует сведений от исполнителей. «Во всем войске пешем телеги, лошади и прочее, что к походу надлежит, все ль в готовности?» – спрашивает он у Шереметева.

Содержание распоряжений Петра показывает его колоссальную память и внимание к мелочам. Царь пользовался записными книжками, и с годами они все более заполнялись лаконичными заметками о том, что предстояло сделать, какие надо отдать распоряжения. Иногда эти заметки ждали претворения в жизнь многие годы, ибо условия не благоприятствовали тому, чтобы взяться за осуществление торопливо записанного намерения. Но царь очень многое помнил и без записной книжки, помнил имена офицеров и солдат, держал в голове свои предшествующие указы и распоряжения, знал, где и что лежит в обширном государственном хозяйстве. «Отпиши в Смоленск, – велит он генералу Алларту, – чтоб прислали водою, как Двина воскроется, из тех рогаток, что вывезли из Полоцка в Смоленск прошлого году».

Царь, как и многие люди с великолепной памятью, не всегда умел освобождать голову от сотен мелких наблюдений и впечатлений. Они вызывали уйму мелких распоряжений, предписаний, которые могли исходить и не от царя. Петр, например, повелел, чтобы копья изготавливались именно из соснового или елового леса и с утолщенной рукояткой или чтобы на полковых знаменах уменьшили размер изображения шпаги, а для фона использовать вместо белой голубую тафту. В октябре сын Григория Федоровича Долгорукого Алексей отправлялся за границу для обучения военно-морскому делу. Подобные командировки уже утратили исключительность, и Петр мог бы освободить себя от необходимости составлять княжескому отпрыску персональную инструкцию. Царь не поленился. Отчасти из уважения к знатному роду, отчасти из стремления вникать во все мелочи, но он изложил целую программу обучения. «Учить навигацию со всем, что ко оной надлежит», с октября по апрель, а в остальное время «ездить на море на воинских кораблях для искушения, ибо морское хождение вскоре познать невозможно». Желательно также научиться голландскому языку. «А в протчем дается воля, что еще учить похочет, однакож по совершении вышеписанного». Исполнителей Петр приучил к своей манере опекать в мелочах, и те докучали царю делами, с которыми могли бы справиться самостоятельно. Ромодановский, например, допытывался у Петра, какой размер штрафа взимать за несвоевременную доставку артиллерийских припасов. Царь отмахнулся от прямого ответа и сделал «князю-кесарю» внушение: «Прошу вас, дабы о таких делах и подобных им изволили сами решение чинить, а здесь, истинно, и без того дела много».

Исполнение предписаний царь проверял во время смотров. Путь из Жолквы в Варшаву он преодолевал целый месяц, так как производил смотр пехотным и драгунским полкам. Ходом подготовки армии царь остался доволен. «Войски наши, слава богу, в добром состоянии и непрестанно их приуготовляем», – писал он Кикину.

Повседневные хлопоты об армии дополнялись более общими заботами о составлении плана обороны на случай похода Карла на Россию. 20 марта Шереметев получает предписание: «По отправлении нужнейших дел (которые потребны к будущей кампании), к празнику извольте приезжать сюды с господами генералами с Репниным и протчими, кому свободно, где можем вместе определить все, что не исправлено». «Ради нужных советов к предбудущей кампании» в Жолкву были вызваны генерал Алларт, инженер Василий Корчмин и другие. Под указами стояла подпись: «Петр». Это царь созывал военный совет, или, как тогда говорили, консилиум. То был не первый военный совет, созванный в течение Северной войны. Накануне штурма крепости или перед сражением царь всегда созывал совет для определения диспозиции частей и последовательности их участия в операции. На этот раз к Пасхе были вызваны генералы и министры, чтобы решить, «давать ли с неприятелем баталию в Польше или при своих границах». Все высказались за то, чтобы «дать баталию при своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет», а в Польше надлежало «томить неприятеля» нападениями мелких отрядов, стычками на переправах, а также уничтожением провианта и фуража. Жолквиевский стратегический план лег в основу военных действий русской армии вплоть до Полтавской виктории.

Энергично готовя армию к будущим битвам, Петр одновременно искал пути к миру. Еще в начале 1706 года он как-то сказал голландскому резиденту: «Эта война мне тяжка не потому, чтоб я боялся шведов, но по причине такого сильного пролития крови христианской; если, благодаря посредничеству Штатов и высоких союзников, король шведский склонится к миру, то я отдам в распоряжение союзников против общего врага (то есть Франции) тридцать тысяч моего лучшего войска».

Запись слов царя находится на совести резидента Голландских штатов. Петр либо бравировал, либо вел дипломатическую игру с резидентом, когда заявлял, что он шведов не боится. Шведов в 1707 году боялась вся Европа. Перед своенравным, капризным и мстительным шведским королем заискивали и морские державы во главе с Англией, и противница морских держав в войне Франция. И царь, конечно, знал, что испытываемые им трудности на дипломатическом поприще были обусловлены прежде всего страхом европейских держав перед Карлом и низкой оценкой боеспособности русских войск. Европа долго находилась под впечатлением катастрофы под Нарвой и туго воспринимала факт, что русские войска уже научились бить шведов.

В начале 1707 года Петр лично обращается к датскому королю Фридриху IV и прусскому королю Фридриху I с просьбой о посредничестве при заключении «доброго мира» с Швецией. Понимания этот призыв не встретил даже у бывшего союзника – Дании. Что касается Фридриха I, то он предпочитал, как позже было записано в «Истории Северной войны», в «тишине пребывать», ибо знал, что войска шведского короля находятся совсем рядом с Пруссией – в Саксонии.