— И все равно не надо, — сказал он.

— Да что у вас там? Чего вы так боитесь? — удивилась она и захохотала, во рту заблестели серебряные коронки в крошках от печенья.

— Там мы справляемся сами, — сказал Тур и встал. — А теперь я пошел в свинарник.

Закрыв за собой дверь в свинарник, он долго стоял, пылая ненавистью к отцу, который затеял всю эту историю с домом престарелых и домработницей. Правда, он, Тур, всегда может уйти сюда, а отец не может. Вся его работа заключалась в том, чтобы заготавливать дрова, а в последнее время он и это делал намного реже. Впрочем, это можно понять, рубка дров — тяжелый труд. Дрова были распилены, но их все равно надо было рубить, вообще-то его удивляло, что отец так долго с этим справляется. Тур представил себе, как отец стоит в сарае, подняв колобашку высоко над головой, чтобы потом расщепить ее колуном, так что поленья разлетятся во все стороны. Возможно, он недооценивает старика. Или переоценивает, возложив слишком много на плечи пожилого человека. Надо бы ему помогать с дровами.

Он подошел к окошку и посмотрел на дом. Окна на кухне уже запотели, и вот — из дверей вышел отец в тапочках и заковылял в сторону дровяного сарая, зажав в руках цинковую бадью. Похоже, ему пришлось несладко. Это вам не городская девчонка в наушниках. Она хуторская. Из крестьянского рода. Чужака хуже трудно даже вообразить.

Взгляд остановился на шкафчике, он открыл его, достал остатки акевита, открутил пробку и приставил бутылку ко рту, выпил все до дна, там не так много оставалось, один хороший глоток. Потом прополоскал рот холодной водой. Постоял, ожидая расходящегося по телу тепла. Вот оно, пришло, а вместе с ним облегчение. И крошечный смешок над тем, кто появился у них в доме. Захотелось позвонить Маргидо и рассказать ему о домработнице, может, ему стоит обзавестись мобильным телефоном, он не хуже обычного, говорила Турюнн. Только вместо того чтобы класть трубку, надо нажать на красную кнопку, а вместо того чтобы трубку снять — нажимаешь на зеленую кнопку. Можно стоять в свинарнике и разговаривать с ней. Но тут он вспомнил, что утаил от нее крыс. А что если вдруг появится крыса, он вскрикнет и разоблачит себя.

Он опять выглянул из окошка. Дверь в дровяной сарай была приоткрыта, отец уже зашел внутрь. Неужели придется скрываться в свинарнике и сарае раз в неделю? Он захохотал, и смеялся больше над тем, что стоит и хохочет. Из шкафчика он достал остатки датской настойки и опустошил еще и эту бутылку. Стало хорошо, и вкус воды напоминал лимонад. На хуторе Несхов, без сомнения, была хорошая вода. Он снова выглянул в окошко и икнул. Она была во дворе и направлялась сюда. Сюда! Куда никто не заходил кроме ветеринара и Турюнн. Одним прыжком он оказался у двери и открыл ее.

— Да?

— Боже мой, что это с вами?

— Что… что вам надо?

— Вам звонят. Какая-то Турюнн.

— Скажите, что я перезвоню.

— Хорошо. Но совсем не обязательно вести себя по-хамски, когда я беру на себя труд позвать вас к телефону.

— Извините, я не хотел… Просто немного испугался.

— Ладно-ладно, — сказала она и сжала губы, потом повернулась и пошла в дом. Она надела синий передник с бантиками на шее и на пояснице. Толстые руки торчали из коротких рукавов свитера. Посреди двора она обернулась и крикнула: — Вы, наверное, в свинарник переодеваетесь? Не носите домашнюю одежду?

— Туда запрещено входить без спецодежды! — крикнул он. — Санитарные правила!

— Вы прекрасно понимаете, о чем я, — ответила она. — Не прикидывайтесь.

Он принес бутылку пива из свинарника, где они стояли рядом с ящиками для новорожденных поросят и оттаивали. Она еще часу здесь не провела, а уже вынудила его просить прощения и отругала за внешний вид. В комбинезоне он никогда в дом не заходил, а в остальном был не очень последователен, запах же впитывался во все вплоть до нижнего белья.

«Небось у нее на хуторе даже трусы переодевают после работы со скотиной, — подумал он. — Легко могу представить. Ну что за баба! Мать тоже носилась с этим запахом».

— Да черт возьми, я живу за счет этого запаха! — сказал он и ударил рукой по скамейке. Разом опустошил бутылку и громко рыгнул, потом снова подошел к окошечку. Дверь в сарай была приоткрыта, вероятно, отец слышал разговор, спрятался в сарае, мерз, и даже выпить у него ничего не было.

— Дом престарелых… Я тебе покажу дом престарелых! И теперь тут расхаживает эта фурия…

Он распахнул дверь в свинарник и зашагал к сараю, протопал внутрь, чувствуя, как опьянение сковывает язык. Отец сидел на чурке, на лице появился неподдельный испуг, когда Тур выступил из полумрака.

— Это я, — сказал Тур.

— Слава Богу!

— Мы знаем, кто во всем виноват.

— Да.

— Что же ты здесь прячешься?

— Она сказала, мне нужно принять душ, — прошептал отец.

— А чего ты добивался? Отправиться в дом престарелых, чтобы кто-нибудь мог тебе это сказать?

— Нет, я не этого хотел.

— Тогда чего?

— Я… не знаю.

И тут Тур засмеялся, отец удивленно и как-то криво улыбнулся и смотрел на Тура, дуя на пальцы. Тур уже очень давно не смеялся, даже не мог припомнить, смеялся ли вообще когда-нибудь от души. Но все казалось настолько смешным, отец на чурке, сам он в свинарнике, хуторская баба кряхтит и пыжится над жалкой раковиной.

— Пойдем в дом, — сказал он наконец и вытер глаза. — Зайдем и скажем, кто здесь решает, где стоять шкафу и что эта… эта…

— Марит Бонсет, — вставил отец.

— Что Марит Бонсет может оставить наш шкаф в покое.

— Ты что, выпил?

— Нет. Пошли. Идем в дом.

— Нам нужны дрова.

— Я сам разберусь, — ответил Тур. — Подвинься.

На третьей чурке топор соскочил, отлетел от колоды, глубоко вошел ему в бедро и через несколько мучительных секунд упал на стружку окровавленным лезвием.

Он наклонил голову и уставился на кровь, льющуюся по брюкам. Отец стоял спиной, собирал поленья от предыдущей чурки и складывал их в цинковую бадью. — Я… Я…

Отец обернулся и уставился на его бедро, потом посмотрел ему в лицо, встретился с Туром взглядом.

— Свинарник, — сказал Тур. Он думал только об этом. О свинарнике. Не о бедре.

— Я ее ненавижу! — воскликнул отец дрожащим голосом и зашаркал из сарая большими неуверенными шагами.

— Эй! — крикнул он, еще только выходя на двор. — Эй! Помогите! Марит Бонсет!

Тур упал, попытался разорвать брюки, не смог, потерял сознание ненадолго. Когда он пришел в себя, оба были в сарае, склонившись над ним, женщина держала кухонное полотенце.

Он лежал молча, уставившись на нее, наблюдал, как она разрывает полотенце на полоски, будто оно бумажное. Потом она задрала штанину и плотно перевязала рану; он не стал смотреть. Наконец, она повязала еще одно целое полотенце на все бедро.