все-таки догадалась пнуть его сапогом, внутри что-то хлюпнуло, чавкнуло, а Ли с воплем упала, когда ее ноша высвободилась и чувствительно хлестнула ее завязками по лицу.

— Фу… фу… — замахала она руками, даже не заметив, что мрон прямо на лету цапнул ее зубами за рубаху и аккуратно поставил на пол. Сапоги при этом, естественно, свалились, порванная клыками рубашка начала расползаться по швам. Однако Ли было не до этого, потому что оборотень в довершение всего ее старательно обнюхал и осторожно лизнул в нос.

Отмахнувшись от него, как от досадной помехи, она босиком кинулась к мешку и, развязав завязки, вывалила на пол целую кучу снеди. Жареное мясо, половина курицы, румяные яблоки, зеленый лук…

— На, ешь. — Решительно подвинув все это богатство под нос оборотню, Ли запрыгала по холодному полу в сторону потерянных сапог.

— И не стыдно тебе, а? — бросил я мрону, заметив, что девчонка мигом перепачкала ножки. — Развел грязищу, понимаешь… и сам в ней вывалялся, как поросенок, и леди вон перемазал.

Наконец мелкая добралась до сапог и, не обратив внимания на грязь, тут же натянула их на себя.

— Ешь, ешь, — повторила она, когда увидела, что оборотень в нерешительности замер. — Мама, если и хватится, все равно на меня не подумает. А раз не подумает, значит, не накажет.

Я с любопытством проследил за мучениями мрона.

Есть он, конечно же, хотел. Даже очень. Вон как исхудал за последние месяцы. Если бы я не старался, он бы уже помер от истощения. Но чем-то Ли ему приглянулась, даже нет, не так — почему-то ее мнение было для него важным, поэтому он все еще колебался, думал. Похоже, и обидеть ее не хотел, но и у меня на глазах принимать пищу не собирался.

— Ну ты чего? — обиженно протянула девчонка, поняв, что угощение пропадает даром. — Я ведь для тебя старалась!

— Я же говорил, что он глупый. Похоже, ты ему все-таки не понравилась.

У Ли глаза наполнились совершенно искренним непониманием, а затем и слезами.

— Так я все это зря… да?

— Плохая собачка, — подтвердил я, насмешливо взглянув на оборотня.

Тот свирепо оскалился в ответ, и, разумеется, пока мы играли в гляделки, бездарно упустил момент, когда разобиженная малявка сердито топнула ногой, ринулась к решетке и, в два счета протиснувшись между прутьев, убежала в темноту.

— Р-р-р! — зло прорычал мрон, поняв, что снова остался с носом.

— Сам дурак, — с достоинством отозвался я и в очередной раз отправился на поиски беглянки.

Она нашлась совсем недалеко — буквально в соседнем помещении, где, забившись в угол, тихонько всхлипывала от незаслуженной обиды. Один сапог опять где-то потеряла, второй умудрилась порвать…

Нет, при виде горьких девчоночьих слез в моей душе ничто не дрогнуло. Я не растаял и не ощутил себя виноватым. Но все же мне показалось, что отпускать ее домой в таком состоянии будет неправильно, поэтому снова сходил к мрону, забрал стул, принес в ту комнату, где горько плакала Ли. Затем сел сам, усадил хлюпающую носом малявку на колени и, всунув ей в руку заранее припасенное печенье, предложил:

— Хочешь, расскажу сказку?

— Не-ет.

— Тогда, может быть, страшную сказку?

Ли, в очередной раз хлюпнув носом, заинтересованно приподняла голову.

— А про кого?

— Про одного мальчика, у которого все родные умерли, а сам он обратился в злобное чудище, которое потом охотилось и убивало всех подряд.

Она немного подумала и снова спросила:

— А этот мальчик… как его звали?

— Никто не знает.

— Как так?

— Вот так. Когда-то это был хороший и добрый мальчик, но потом его маму убили, дом сожгли, а ему от этого стало так плохо, что он не захотел об этом вспоминать. Вот и бродил потом по разоренному городу, не зная, кто он и зачем вообще живет. Ходил себе ходил, ковырялся в пепле, а потом, значит, выбрался на волю и…

— Кого-то съел? — замерла Ли.

Я кашлянул.

— Этого он тоже не помнил. Но, скорее, это его пытались съесть. Сначала звери. Потом люди… Им, видите ли, не понравилось, что мальчик был не такой, как все. Его считали нежитью. В него постоянно стреляли, кидали камни, его проклинали, так что никому в целом свете он оказался не нужен. Но самое интересное знаешь в чем? Тот мальчик перестал стареть и даже спустя много-много лет остался таким же молодым, как и в тот день, когда умерла его мама. И, как говорят, когда умер он сам.

Ли уставилась на меня большими глазами.

— А почему он перестал стареть? И как он мог остаться живым, если умер? Он что, бог?

— Нет, конечно. Но его мама была ведьмой, поэтому перед смертью она продала душу Саану, чтобы тот сберег ее единственного сына…

— И Саан сбере-о-ог, — замогильным голосом продолжил мою сказку некстати проснувшийся Мор. — А в качестве платы забрал в свое темное царство его ду-ушу!

— Мамочка! — вскрикнула Ли, вцепившись в меня своими детскими ручонками. — Кто здесь?!

— Это друг, — успокоил ее я. — Не пугайся. Он немножко неживой и любит попугать, но на самом деле он хороший. Просто раз уж у нас страшная сказка, то нам и должно быть страшно, правда?

Девчонка недолго подумала, а потом шмыгнула носом и попросила:

— А можно это будет не такая страшная сказка?

— Можно, конечно, — уже обычным голосом усмехнулся Мор и, пролетев над нами, порывом ветра взъерошил волосики на детской макушке. — Хочешь узнать, что с мальчиком стало дальше?

— Ага.

— Ну так вот, — как ни в чем ни бывало продолжил я, пока малявка крутила головой в попытках рассмотреть тень. — Мальчик не хотел никому зла, но так уж вышло, что его все боялись. У него не было памяти, не было человеческого лица, а вдобавок темный бог Саан отобрал у него все чувства, поэтому мальчик ходил, не испытывая ни голода, ни жажды, ни радости, ни горя, ни сострадания. И так было до тех пор, пока он не нашел волшебный камень, в котором прятался кусочек его воспоминаний. Мальчик подобрал камень и наконец-то смог вспомнить маму. Потом нашел другой камень и вспомнил отца. Затем других людей и даже тот день, когда все его родные погибли.

— Он за них