Жак и Рубядзян намеревались переночевать у консула, господина Сталя, господина Оливейро Сталя, у консула, представлявшего здесь все европейские, азиатские, африканские, океанические и большую часть американских стран, у консула, жившего в двухэтажном и обалконенном доме, где, несмотря на вентиляторы, было так же жарко, как и везде.

Их колонна из шести лошадиных сил затормозила у консульского жилища. Жак и Рубядзян вошли. У обоих были солидные бороды, поскольку они провели шесть месяцев с индейцами борхерос, снимая о них документальный фильм для продюсерской компании Й.К.Л.М. Служанка-мулатка восхищенно и несколько удивленно уставилась на бороды и с помощью соответствующей жестикуляции объяснила им, что патрон, перепивший прошлой ночью, еще спит. Она провела их в комнату, где очкастый писарь потел над пристегивающимся крахмальным воротничком и грудой писанины, подлежащей официальному штемпелированию. Заговорить с ними он не соизволил.

Проводники расселись в тени. Жак вышел, чтобы отдать им распоряжение о разгрузке аппаратуры. Они медленно, но уважительно встали. После чего снова сели. Жак вернулся в кабинет. Рубядзян успел снять сапоги и теперь предавался самосозерцанию, выискивая яйца (между пальцами на ногах), которые могли отложить насекомые. Жак предложил ему свою помощь, которую тот отверг; тогда по глоточку рома? Тот согласился. Жак также сделал большой и долгий глоток. Убрал фляжку в задний карман.

— Ну и скучища же здесь, — сказал Рубядзян на английском языке.

После чего натянул сапоги.

— И потом, что это за манера принимать гостей, — добавил он на том же наречии.

Жак пожал плечами. Сел и начал набивать трубку. Рубядзян принялся насвистывать зажигательный мотив. Бюрократ посмотрел на него с презрением. Затем вновь уткнулся в консульскую писанину.

— Нужно быть полным извращенцем, чтобы жить в такой дыре, — сказал Рубядзян, используя преднамеренные англицизмы.

Он незаметно кивнул в сторону чиновника:

— Думаете, он способен прочухать инглиш?

Жак пожал плечами. Чиновник промокнул официально заверенный документ массивным бюваром.

— Lo comprendo mejor que le hablo, — said the zombi in english[163].

Рубядзян вытащил пачку сигарет и протянул ему одну.

— Gracias señor, — el bárbaro respondió[164].

После чего оскалил зубы и чиркнул по ним спичкой. Та зажглась, и он запалил свою кэмелину.

— Неплохо, — сказал Рубядзян. — Надо взять на заметку.

— Пить будете?

Жак протянул ему флягу с ромом. Обратно получил ее полупустой.

— Итак, — сказал Рубядзян.

— Я — el señor Estábamos[165], — said the zombi. — Вы еще не видели господина Сталя? «Нет». Нет? En verdad[166]вы увидите редкостного carejo (мудака).

В открывшуюся дверь вошел Сталь.

— Господа, — сказал он, низко кланяясь.

И пошел навстречу, протягивая руку кинематографическим исследователям.

— Жак Сердоболь.

Но спутник Жака представиться не успел: рухнул на пол, а из открытого рта у него пошла пена. Он засучил ногами, задергался, закричал. Сколько пены! Как будто наелся мыла, хорошего фокейского[167]мыла.

Трое присутствующих смотрят на него.

— Малярия ему впрок не пошла, — сказал Жак.

— Это то, что называют «высокой болезнью»[168]? — preguntó Estábamos[169].

— Точно.

Жаку пришлось заняться товарищем, его выхаживать; аппаратурой, ее раскладывать; хозяином, развлекать его беседой; самим собой, устраивать себе сиесту.

С наступлением сумерек Рубядзян, по-прежнему лежащий пластом, так и не почувствовал в себе настроения выходить. Сталь повел Жака ужинать в хороший местный ресторан «Король Франции», основанный в 1692 году дворянским бастардом, чьи различным образом скрещенные потомки как раз и составляли местную элиту кулинарных деятелей. Приличные обитатели Сан-Кулебра-дель-Порко особенно ценили это заведение, поскольку удобства, устроенные прямо в зале и отделенные от него всего лишь половинчатой створкой, позволяли пользователям продолжать разговор, начатый за столом, что представляло определенные выгоды во время деловых ужинов, ну а дела в Сан-Кулебра-дель-Порко делались вовсю.

Жак и консул сели за маленький столик и заказали официанту блюда местной кухни; алоэ под луковым соусом, канарейка в тесте по-гвиански, ласточкины гнезда[170], томный щавель, пирожные и имбирь, мокко в янтарных чашечках. Вина: токайское, калифорнийское бургундское, никарагуанский марк, сенегальская кислятина[171]. После всего этого пиршества, в течение которого речь шла лишь о незначительных мимолетностях, они перебрались в «Saint James Infirmary[172]Bar». Там клиентура была разнообразная, но сплошь кошелькастая; присутствовали китайцы, головорезы, коммивояжеры; пили в основном уиски. Были и женщины. Был и пианист, игравший в чикагском стиле, вместе с трубачом, демонстрировавшим весьма неплохой уровень исполнения, но в манере слишком уж армстронговской, чтобы ее можно было назвать оригинальной.

Вентиляторы работали с полной отдачей. Консул и Жак сели на прохладную плетеную банкетку, официант в белом чесучовом пиджаке подошел к ним и принял заказ. В результате им принесли джин-физз[173]. На площадке танцевало пять-шесть пар. Некоторые женщины были довольно красивы.